Марина Раскова - Записки штурмана

Окрепшая и совершенно оправившаяся от болезни, я осенью вернулась в свою школу, в девятый класс, и снова с увлечением занялась химией. Кроме общей химии, мы проходили технологию, машиноведение, аналитическую химию, делали в лаборатории всякие анализы. В последний год меня особенно заинтересовала органическая химия. Много полезного мы получали от экскурсий на химические и стекольные заводы, на химические холодильники.

Подходило время поступать на работу. О вузе и разговора не было. Если бы на то пошло, уж скорее брату надо было дать возможность подготовиться в вуз; ведь, чтобы я могла спокойно окончить школу, он последние годы работал, забросив учебу.

Весной 1929 года я поступила на Бутырский анилино-красочный завод. Меня туда направила школа. Сначала работала практиканткой в лаборатории, а через полгода, после сдачи квалификации, меня назначили химиком-аналитиком.

Весь день я проводила на заводе, среди веселой, задорной молодежи. Это был прекрасный период моей жизни. С завода мы выходили гурьбой, с песнями, шутками. Приятно было сознавать, что я уже совсем взрослая, сама зарабатываю и могу работать самостоятельно.

К этому же времени относится мое увлечение театром. Мы много играли в заводских кружках. Играли клубные пьесы, кажется, неважные, — в них довольно примитивно изображались люди и современная жизнь, — но увлекались сценой мы здорово.

Семнадцати лет я вышла замуж и на некоторое время оставила работу.

Можно было бы вскоре вернуться обратно на завод, но я снова увлеклась искусством. У меня был хороший, свежий голос. Тетка, сестра моей матери, преподавала пение в ГАХН. Я стала учиться у нее. Никто из домашних против этого не возражал. Для мамы это означало, что ее дочь продолжает музыкальное образование, на которое было положено столько сил в детские годы. А когда у меня родилась дочка, родные были довольны, что я дома, не хожу на завод и могу все время уделять ребенку.

Но очень скоро я поняла, что одного пения для меня недостаточно. Я уже привыкла быть на людях, в коллективе. Сильно заскучала по работе. Совершенно неожиданно мне предложили поступить чертежницей в Военно-воздушную академию имени Жуковского. Чертить я научилась еще в школе. Нам часто приходилось вычерчивать там детали машин, схемы технологических процессов. Меня приняли чертежницей в аэронавигационную лабораторию Академии. Это и определило мой дальнейший путь.

Я попала в совершенно новый мир. Аэронавигационная лаборатория своим устройством и оборудованием ничем не напоминала химическую лабораторию на заводе, где я впервые работала. Там были банки с реактивами, колбы, реторты, тигли, сушилки, вытяжные шкафы, газовые горелки, мензурки. Воздух в заводской лаборатории был насыщен тяжелыми запахами сероводорода и другими сернистыми и хлористыми запахами красок и реактивами. Люди ходили там в спецодежде — в халатах, с перекинутыми через плечо полотенцами.

Совершенно иначе выглядела аэронавигационная лаборатория. Это была большая комната, сплошь уставленная шкафами во всю стену. В шкафах хранились приборы. Посредине комнаты — несколько чертежных столов. На стенах — таблицы, плакаты и диаграммы. Придя в лабораторию, я уже по одному ее виду поняла, что работа здесь совсем иная, нежели в заводской химической лаборатории.

Первое время названия множества приборов, окружавших меня, ничего мне не говорили: тахометр, манометр, аэротермометр, аэропланшет, секстант, визир, ветрочет, указатель поворота и много, много других. Для меня это были еще мертвые слова.

Помню, вначале немалых трудов стоило отличить один прибор от другого. С первых же дней в мои обязанности, кроме черчения, входило присутствовать на лекциях, помогать лекторам — приносить из лаборатории приборы, показывать их слушателям, демонстрировать чертежи. Вначале все старания сводились лишь к тому, чтобы не перепутать, где какой прибор лежит, быстро достать нужный прибор, а после занятий положить его на место.

Постепенно стала присматриваться к приборам и довольно скоро поняла, что к чему. Первым из преподавателей, с которым я столкнулась в Академии, был Николай Константинович Кривоносов. Он был прекрасным математиком и очень вдумчивым педагогом. Все, что Кривоносов преподавал, он заранее глубоко продумывал и всегда мог математически обосновать. Он обладал живым и гибким умом, говорил тихо и спокойно, но очень авторитетно. К нему прислушивались. Кривоносов всегда очень охотно делился своими знаниями. Бывший морской летчик-наблюдатель, Николай Константинович хорошо знал морское штурманское дело, а в аэронавигации используются многие методы морского кораблевождения. Так получилось, что, работая с Кривоносовым, я волей-неволей изучала штурманское дело, так сказать, по его истокам.