Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера

Как просто сделать зло, причинив боль, принеся несчастье, и как сложно исправить хоть что-то.

Обвинитель запросил четырнадцать лет для меня и меньшие срока для Александра и Сергея. Через несколько дней я уже имел в своём багаже первый срок — 13 лет, что, по-моему, очень гуманно по отношению ко мне со стороны не только судьи, но и обвинения.

Измотав меня физически, а главное, духовно и нервно, суд всё же оставил чувство удовлетворения, и прежде всего — из-за какого-то, в конце концов, не злого ко мне отношения участников процесса, что было, в свою очередь, удивительно и необъяснимо. Через несколько месяцев, в ответ на кассационную жалобу и на указанную в ней просьбу не снизить срок, а подтвердить отсутствие злого умысла и нежелания причинять людям ущерб и ранения при взрыве в кафе, как и вообще желания его производить, суд учёл все факты и, согласившись с ними, сбавил с 13 до 12 лет и 9 месяцев строгого режима, признав тем самым моё мнение справедливым!

К тому времени, я находился в тюрьме почти 2,5 года и считался старожилом. Разбираясь во всех мелочах и нюансах, какой-то уверенностью и внешним спокойствием, я, по словам сокамерников, излучал только положительные эмоции. Причина проста — мною овладела уверенность в том, что внешнее состояние крепко связано с внутренним, они взаимозависимы друг от друга. Если не получалось уравновесить психологическое состояние обычными путями, то вполне возможно на него подействовать, внешне изменяясь. Что постепенно меняет и преддепрессивное состояние — если оно овладевает вами, улыбнитесь в зеркало.

В этой «замечательной» тюрьме, в больших камерах, где сидело по восемь человек при её полном заполнении, почти при любом составе коллектива образуется система взаимоподдержки, разумеется, по силам своим. Люди пытаются не давать друг другу падать духом и замыкаться в себе. Часто приходилось становиться даже не очевидцем, а участником нервных выхлопов в виде истерического смеха, охватывающего всю камеру минут на 20, после прекращения которого никто особо и вспомнить не мог, с чего всё началось. Эти всплески жизненно необходимы, поэтому поводы для них ищутся постоянно, причём интуитивно и самопроизвольно.

Также в подобном месте учишься чувствовать всё более оголёнными нервами и взрывоопасную ауру. Она постоянно меняется, дышит, то обжигая, то переохлаждая, передавая внутреннее напряжение физическому естеству, и какое же блаженство, если благодаря одному — двум людям атмосфера наполняется лёгкостью и безмятежностью. Не захочешь, а поверишь, причем это может происходить без слов, движений и всякого общения. Как, впрочем, и обратная реакция. Терпение, терпимость к любому должны вести к попытке удержаться от осуждения, к старанию тушить в самом зачатке любую отрицательную эмоцию, любую мысль, имеющую хотя бы налёт негативного. Но всё вышесказанное касается только этого «централа», смею предположить, что в других обстановка несколько иная, хотя бы из-за гораздо большего количества содержащихся в камере и возможности распространенного общения с внешним миром а, соответственно, и pазобщённости самих арестантов…

…Итак, ещё одна ступень в моём «Анабасисе» была преодолена, позже я узнал со слов человека, которому доверяю, что и обвинитель прониклась ко мне добрым чувством, и весь её наносной гнев был не более чем приобретённой привычкой и профессиональной оскоминой, от которой тяжело освободиться, даже видя и раскаявшегося человека. А потом и боязнь общественного мнения, предсказать которое не в состоянии никто и которое сейчас больше эфирно, чем материально, но всё же пугающе. В меру дозволенных возможностей, эта женщина тоже приняла участие в моей судьбе, пусть и несколькими словами, но и они материализуются. И как здесь не вспомнить: «Никто из нас не откажет тебе в погребальном месте».

Прошло совсем немного времени, и началось ознакомление с материалами дела, подготовленными для второго суда.

Начало казаться, что это бесконечный процесс, в котором все силы объединились против меня. Но такую жалость к самому себе я гнал, как надоедливую муху, потому что она — самое худшее из чувств, поддавшись которому лишаешься любых сил. Со временем я научился быть благодарным за все подобные испытания, повторяя сам себе, что это самая малая милость.

С новыми силами я ухватился за мерцающие возможности, хотя и понимал всю их воздушность и облачность, оставляющие вместо ожидаемого лишь испарину на ладонях. Но, привыкнув не сдаваться и искать решение во внутренних ресурсах и своих силах, я делал шаг за шагом, преодолевая это, казалось бы, поначалу, невозможное «восхождение». С каждым преодолённым отрезком я всё больше и больше чувствовал то ли рядом, то ли в глубине себя, в самом сердце, поддержку чего-то неведомого ранее, хотя ещё не принятого, и уже не терял надежды, понимая — человек один не бывает.