Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера

Часто применяется такой способ как выведение подсудимых, и так находящихся во взведённом состоянии, из равновесия, переходя на личности и семейные подробности, порой оскорбляющие ни в чём не повинных людей, что, как правило, обрывается судьёй только лишь после прозвучавшей фразы. Иногда пользуются какими-то бумажками, написанными оперативными сотрудниками учреждения, где подсудимый находится в заключении, часто — предположениями оперов ещё до задержания, которые не подтверждаются впоследствии следователями, но включены почему-то в материалы дела и преподносятся как факты.

Неприятна также и несвоевременная выдача протоколов судебного заседания, что положено делать по принятому ходатайству осуждённых или их адвокатов буквально после каждого заседания, и ссылки на отсутствие технической возможности просто некорректны при сегодняшнем техническом прогрессе. Другое дело, что подобное ведение защиты, когда можно ссылаться на отмеченное в этих протоколах, иногда может опровергнуть сказаннoe ранее свидетелями или же самим обвинителем В случае же отсутствия таковых этот же обвинитель, как правило, ссылается на то, что никогда подобных фраз не звучало. Соответственно, ведение протоколов оставляет желать лучшего. Так, я, получив свои, уже после окончания написания кассационной жалобы, заметил грубые несоответствия, и не просто описки, а изменение целых речей.

Сами же обвинители имеют возможность получать распечатки протоколов прошедших судебных заседаний и очень даже своевременно на них ссылаются в своих речах.

Всё вышеперечисленное лишний раз доказывает правильность выбранной линии защиты.

При ознакомлении с материалами дела, задача присутствовавшего представителя следственного комитета заключалась только в доставлении на место, то есть в СИЗО, томов дела и в подписании протоколов ознакомления. Люди эти менялись, а суть нет. Мы оба читали, ад-иокат был уже не нужен и приходил реже.

Возникавшие гораздо реже, чем ранее, разговоры почти не касались предстоящего суда и были «выдохом» после окончания крупной и серьёзной работы, а потому, соответственно, допускались расслабления и даже некоторые откровения. Не совсем, конечно, безопасные для чиновников, но время не сталинское, а потому «гуляй — не хочу». Для них это была очередная передышка, для меня — испытание с пополнением опыта судом с участием коллегии присяжных заседателей. Некоторая генеральная репетиция перед неожиданно появившимся в перспективе вторым судом. Ни здоровья, ни крепости нервов и мне, и семье это не прибавило, но создало ту базу, от которой я смог оттолкнуться через год.

Подошедший долгожданный момент окончания прочтения шести десятков томов закончился, и наступило неведомое.

В принципе, многие из судимых ранее людей, имеющие несколько приговоров, как и «отсидок», ничего страшного в этом не видели. В моей ситуации, когда за содеянное было несколько судов сразу, один за другим, процессы давались многократно тяжелее, тем более — с участием двенадцати, как я надеялся, ни от кого не зависящих людей.

Первое заседание определило, по желанию обвиняемых, суд с участием коллегии представителей общества, не разбирающихся профессионально в юриспруденции. Через некоторое время их предстояло выбрать. Следующее заседание было посвящено именно этому, и группа людей в 23 человека (что составляло даже меньше минимума из положенного), похоже, впервые попавших в здание суда, с любопытством рассматривала нас, как экзотических зверей в зоопарке.

Выбранным из них не только предстояло присутствовать, слушать, вникать, хорошо получать за это (по 25–30 долларов за день в рублёвом эквиваленте), но и, в конечном итоге, решать наши судьбы. Мы тоже не отрывали от них глаз, периодически переводя взгляды с одного на другого, иногда поглядывая на таблицу с их фамилиями, местом работы и ещё кое-какими постановочными данными, пытаясь сообразить, кто есть кто и на ком остановить свой выбор. Надежды наши на избранников оказались тщетны, впрочем, наверное, так и должно было быть. На первом суде некоторые из них засыпали, и за три месяца судебных следствий (а заседания проходили 5 дней в неделю), никто из них не только не задал ни единого вопроса, но и ни строчки не записал.

Обвинения против нас троих были ужасны, и ещё более страшным являлось то, что почти со всеми из них мы были согласны. Наши объяснения с доказательствами и схемами, приведением в качестве примеров ссылок на тактико-технические характеристики мощности патронов или взрывчатки с разлётом осколков, в попытке объяснить либо мотивации, либо их отсутствие, разбивались о спящий разум и непонимающее сознание. Можно было спорить и рассказывать, ссылаясь на показания тех же самых свидетелей обвинения, говорящих о действительно бывших звонках с предупреждением о взрыве, а также о приезде милиционеров — кинологов с собаками, которые ничего не обнаружили, тем самым доказывая отсутствие злого умысла и стечение обстоятельств, но всё это не производило ровно никаких впечатлений. Остающиеся после своего выступления пострадавшие, кажется, проникались больше и уходили совсем с другими лицами, хотя лично в моей душе это ничего не меняло, и их проявленная милость или прощение только еще более бередили совесть.