Владимир Семичастный - Беспокойное сердце

Сегодня такие «сантименты», как забота государства о каждом человеке, выброшены за борт.

Но народ этого не понимает и все еще чего-то ждет. Подобная общественная пассивность — тоже наша вина.

В том виде, в каком существовал комсомол, он, конечно, уже существовать не сможет. Нужно найти новые формы объединения молодых, которые освободили бы их от колоссального давления «новой» идеологии, отрицающей все то великое, что сделала молодежь в боях за Отечество и на гигантских стройках страны, лишающей сегодняшних юношей и девушек патриотических традиций, и открыли бы перед ними новые возможности духовного и профессионального роста. Пропаганда славных комсомольских дел отцов и дедов должна быть одной из задач патриотических средств массовой информации.

В наши дни много говорится о мерах по выводу России из экономического кризиса. Но разве можно возродить страну без участия в этом процессе молодежи?

Сейчас существует острая необходимость создания молодежных объединений. В этой связи в Госдуме и в местных органах власти необходимо принять законодательные акты, дающие юридическую основу для создания молодежных союзов на предприятиях, в учебных заведениях, в армии, научных центрах и на селе. Молодежным организациям важно иметь государственную поддержку и помощь, и тогда молодежь скажет свое веское слово в борьбе за спасение своей Матери-Родины.

Не всегда соглашаясь с высказанными в книге оценками, издательство тем не менее ограничилось лишь минимальной правкой авторского текста. Особенности языка и стиля В.Е.Семичастного сохранены полностью. — Ред.

В моем паспорте в графе «национальность» записано: «украинец». Паспортист, выдавший мне документ, рассудил, видимо, так: раз парень родился и живет на Украине, учился в украинской школе, говорит, пишет и читает по-украински, следовательно, он — украинец. Я не мог тогда знать, какую роль сыграет это обстоятельство в моей судьбе, и потому не возражал.

Так я стал единственным украинцем в нашей многодетной русской семье.

Моя мать Домна Ивановна и мой отец Ефим Кириллович Семичастные — уроженцы Тульской губернии, из крестьян. Они поженились очень молодыми и вскоре после свадьбы уехали на юг России на заработки.

Вначале отец работал подсобным рабочим на мельнице, вальцовщиком, а затем освоил профессию мукомола и стал хорошим «мирошником» — мельником. Был он не очень грамотным: окончил всего три класса церковно-приходской школы.

Поскольку семья была большая — у моих родителей было одиннадцать детей, трое из которых умерли в раннем возрасте, — мать не работала и целиком занималась семьей. Писать и читать она научилась сама уже в зрелом возрасте.

В начале Первой мировой войны семья перебралась в небольшое село Григорьевка Межевского района Днепропетровской области, где я и родился.

Я родился, можно сказать, дважды. По-настоящему, в первый раз — 1 января 1924 года дома, как все мои братья и сестры. Отец в это время куда-то уехал на заработки, и мать, спустя несколько дней после родов, пошла регистрировать меня в сельсовет.

Однако сельсоветовский бюрократ потребовал личного присутствия отца с документами. Пришлось ждать его возвращения. Когда мать с отцом пришли в сельсовет во второй раз и сообщили чиновнику, что младенцу уже две недели, тот заявил в ответ: «Вы мне можете говорить, что угодно. Но вы пришли 15 января, и я напишу „15 января“». Вот так я «родился» второй раз — уже 15 января. Так и в паспорте записано.

Я был последним крещеным членом нашей семьи. До моего рождения семья придерживалась православной веры. В доме висели иконы. Обе бабушки ходили в церковь.

Все изменилось в год моего появления на свет: в январе 1924 года умер Владимир Ильич Ленин. Партия призвала к массовому вступлению в ее ряды. Отец откликнулся на этот призыв и стал коммунистом. Это не было результатом глубокого изучения марксистской теории и его идейной убежденности. Просто отец посчитал, что Родина в нем нуждается, и сделал этот важный для себя шаг.

После вступления в партию отец сказал матери, что икон в доме больше не будет. О моем крещении он не знал или сделал вид, что не знает. Но в церковь меня не водили. Божьи заповеди, религиозные догмы я не изучал. Я не могу сказать, что я был «воинствующим безбожником» и отрицал религию потому, что она отвергалась коммунистами. Я просто не имел о ней представления так же, как и тысячи людей, родившихся в мое время или позже. Нас воспитывали иначе. Религия была мне совершенно чужда. У меня была своя вера, которая имела свою атрибутику, своих апостолов-вождей, свою иерархию.