Сергей Павлович - Как я украл миллион. Исповедь раскаявшегося кардера.

У Александра Солженицына во второй части «Архипелага ГУЛАГ» есть один знаковый эпизод. Во время поездки спецконвоем автор на какое-то время окунается в гущу воли, попадает на вокзал, проглядывает объявления, которые наверняка ни с какой стороны не могут его касаться, и слышит «странные ничтожные разговоры»: о том, что какой-то муж бьет жену или бросил ее, а свекровь почему-то не уживается с невесткой, а коммунальные соседи жгут электричество в коридоре и не вытирают ног, а кто-то кому-то мешает по службе, а кого-то зовут в хорошее место, но он не решается на переезд… «Ты все это слушаешь, — пишет он, — и мурашки отречения вдруг бегут по твоей спине и голове: тебе так ясно проступает подлинная мера вещей во Вселенной! Мера всех слабостей и страстей! — а этим грешникам не дано ее увидеть. Как же внушить им — прозрением? видением? во сне — братья! люди! Зачем дана вам жизнь?! В глухую полночь распахиваются двери смертных камер — и людей с великой душой волокут на расстрел. На всех железных дорогах страны сию минуту, сейчас люди лижут после селедки горькими языками сухие губы, они грезят о счастье распрямленных ног, об успокоении после оправки. В Оротукане только летом на метр отмерзает земля — и лишь тогда в нее закапывают кости умерших за зиму. А у вас — под голубым небом, под горячим солнцем есть право распорядиться своей судьбой, пойти выпить воды, потянуться, куда угодно ехать без конвоя — какие ж невытертые ноги, причем здесь свекровь? Самое главное в жизни, все загадки ее — хотите, я высыплю вам сейчас? Не гонитесь за призрачным — за имуществом, за званием: это наживается нервами десятилетий, а конфискуется в одну ночь. Живите с ровным превосходством над жизнью — не пугайтесь беды и не томитесь по счастью, все равно ведь: и горького не довеку, и сладкого не дополна. Довольно с вас, если вы не замерзаете и если жажда и голод не рвут вам когтями внутренностей. Если у вас не перешиблен хребет, ходят обе ноги, сгибаются обе руки, видят оба глаза и слышат оба уха — кому вам еще завидовать? зачем? Зависть к другим больше всего съедает нас же. Протрите глаза, омойте сердце — и выше всего оцените тех, кто любит вас и кто к вам расположен. Не обижайте их, не браните, ни с кем из них не расставайтесь в ссоре: ведь вы же не знаете, может быть, это ваш последний поступок перед арестом, и таким вы останетесь в их памяти!..»

А мы все гонимся за «бентли» и миллионами… Видеть, как растет твой ребенок, — вот что по-настоящему важно! Семь лет тюрем и лагерей понадобилось мне, чтобы понять эту простую истину.

Десять лет своей жизни я отдал кардингу. Выйдя первый раз из тюрьмы, я не только не «завязал», но и начал рассылать спам. Сейчас я пробую себя в писательском деле. Чем я займусь завтра — неизвестно. Никто из людей ничего не знает наперед. Уверен я только в одном: ни суд, ни самый жесткий приговор, ни тюремная администрация не смогут изменить мои взгляды, если только я сам не захочу меняться.

Какие-то выводы я уже сделал. А до чего-то только предстоит дойти. Поэтому пока еще я все так же сижу в тюрьме. И все не могу к этому привыкнуть… В нашей секции сильно накурено и не до конца выветрился запах жареной картошки (которую в зоне, слава богу, все еще продают). Термометр за окном показывает минус два, но уже отключили батареи (в Беларуси режим тотальной экономии). По радио, рассчитанному на недоумков, в сотый, нет, в тысячный раз играет «Бутырка». Я запрыгиваю на свою «пальму», достаю тетрадь и дописываю последние строчки этой книги. Все, что в ней написано, — правда. И все это останется со мной навсегда. На дворе идет снег. Наверное, последний в этом году. Я с головой укрываюсь телогрейкой, закрываю глаза и нажимаю на «play».

напевает Шуфутинский в наушниках моего «айпода», —