Сергей Павлович - Как я украл миллион. Исповедь раскаявшегося кардера.

Основная цель большинства заключенных в белорусской зоне — это выживание, поэтому в ходу интриги и желание занять место получше. «Блатные» места в зоне — это, конечно, столовая, баня, клуб и всякие склады. При решении любого зависящего от него вопроса закоренелый зэк обязательно создаст видимость проблемы на ровном месте, напустит глубокого туману. Это в характере зэков: рассказами набивать себе цену. Лицемерят здесь все. Сидишь ты в секции, наливаешь себе молоко в кружку. Заходит кто-нибудь:

— Приятного аппетита!

— Так я ведь не ем ничего! — отвечаешь ему.

— А я на всякий случай, чтобы не показаться невежливым…

У большинства наших зэков отсутствует культура поведения, питания, общения. Если бы менты не заставляли их хоть иногда стричься, бриться и следить за своим внешним видом, многие превратились бы в свиней. Кажется, что даже водопровод многие сидельцы увидели только в тюрьме. Умывальник — он ведь для того, чтобы умываться, а не рыбу в него чистить или хлеб бросать. А сделаешь замечание — очень много нового о себе узнаешь. И все любят повторять: «Вот а раньше…» — и давать советы. Такое уж государство нас воспитало — советское.

Слухи здесь расходятся с такой быстротой, что через час о каком-либо событии говорит вся зона. Это, наверное, единственное место в мире, где звук движется быстрее света. О чем говорят? В основном об амнистиях и смягчении отдельных законов. Сами придумываем, сами верим.

Особенностью преступного мира Беларуси является то, что профессиональных преступников — людей, живущих только за счет криминала, — здесь практически нет. Все наши воры в законе либо давно в земле, либо объезжают Беларусь стороной, а оставшиеся «авторитеты» надежно упакованы в «крытые». Все остальные — «джентльмены удачи»: украл, выпил — в тюрьму. С такими «ни украсть, ни покараулить».

Вот берет у тебя сосед по секции взаймы пару пачек сигарет. Для тебя это пустяк, к тому же в первое время в зоне тебе трудно кому-то отказать, сказать твердое «нет». Ты еще думаешь, что люди лучше, чем они есть на самом деле, и что уж в зоне строгого режима точно все должны отвечать за свои слова. А получается как в фильме «Бронкская история», когда мафиози Сонни, видя, как его воспитанник Колоджеро остановил машину, вышел из нее и погнался за каким-то мальчуганом, спрашивает:

— Что ты делаешь?

— Да он мне должен $20, — отвечает Колоджеро.

— Не можешь изменить ситуацию — измени отношение к ней. Если кто-то задолжал тебе $20, но не спешит их отдавать — воспринимай это как божественное знамение. Ведь ты легко отделался, заплатив всего $20 за то, чтобы никогда больше не видеть этого негодяя и не иметь с ним дела…

Мусора здесь тоже не держат своего слова. Отдаешь Роллтону заявление, к примеру, на роспись с любимой. День, два, неделя — тишина. «Где заява?!» — спрашиваешь у Роллтона. «Я отнес ее начальнику», — отвечает жирный капитан. А после выясняется, что он на твоем заявлении сало порезал и все вместе выбросил.

— Что делаешь? — однажды спросила меня Катя по телефону.

— Стенгазету рисую.

— Что рисуешь?!

— Стенгазету…

— Совсем рехнулся? Мужику тридцать лет, а он рисует стенгазету…

— Я вчера еще в конкурсе чтения стихов участвовал. Как в первом классе, блин… Грамотой наградили.

— Да… прямо back to USSR…

— А это и есть СССР. Тут все, как в 1960-е. Стенгазеты, плакаты, наглядная агитация, пропаганда… Все фальшиво и искусственно. И уж точно никому в XXI веке не нужно…

— Чем ты еще там занимаешься? Библиотека у вас хоть есть?

— Библиотека есть. Да читать в ней нечего. Русская классика меня не интересует — в школе начитался, Донцова и Маринина — тем более. Остальной фонд — труды классиков марксизма-ленинизма…

Недавно написал в Министерство образования — поинтересовался, могу ли я дистанционно обучаться в вузе, находясь за решеткой. Выяснилось, что могу, но «на практике этот процесс не организован». Хотя в соседней России заключенные беспрепятственно оканчивают институты, пока «мотают» срок.

Самое страшное в лагере — это изолированность от общества и безделье. Как следствие — постепенная деградация. Уже через год ловишь себя на мысли, что ты с трудом подбираешь слова, когда разговариваешь с кем-нибудь на воле. Фразы больше не получаются такими стройными, как раньше. В некоторых белорусских зонах есть курсы английского языка и компьютерной грамотности, а у нас на «восьмерке» один компьютер на всю зону. Да и к тому доступ строжайше запрещен.