Роман Трахтенберг - Лучшее (сборник)

— Слушай, как раз, давай еще разочек и вспомним, — предлагал я, так как мне думалось о своем. Нужно было из нее выжать все по максимуму. Чудеса — такая редкость. А пустая болтовня в постели — непозволительная роскошь. Вот сейчас она все вспомнит, наденет трусы и уйдет. И мы начали по второму кругу.

Примерно в середине круга третьего моя фея сказала, что все равно не помнит, чтобы давала мне телефон.

— Давала, давала, — еще раз, насколько мог правдиво, заверил я.

Еще через минуту она сообщила, что кончила, а меня так и не вспомнила. А еще секунд через двадцать девять-тридцать заявила, что вообще уходит.

— Куда?! — изумился я. — В ночь?!!

— Дебил! Сейчас всего пять часов!

— Правда?!

И тут я вспомнил, что вот-вот вернется мать. Нужно было действовать быстро: «Если хочешь — можешь идти. Я тебя провожу».

…В подобном обмане девочек не было подлости. Это была ложь во спасение: вынужденная производственная необходимость. Поиск БОЕВЫХ ПОДРУГ являлся слишком трудным делом для одного не слишком опытного самца. Потому мы сбивались в стаи и помогали друг другу, как могли. Каждый приносил посильную помощь. Я умел уговаривать, у другого водилась «капуста», а у третьего вся стена на кухне была исписана телефонами БАБ, которыми он легко делился. Делал это с видом знатока, важно сообщая, что вот эта ничего в постели, вот эта… Типа, всех переимел. Конечно, ему не верили. Но всегда оставалась маленькая надежда, что вдруг он не все наврал, а кое-что просто приукрасил, ну не перетрахал, а перецеловал; ну не перецеловал, а перещупал…

Тогда все врали понемногу. Чего-нибудь и как-нибудь.

В несколько тысяч раз преувеличивать победы и «слегка» приукрашать ситуации считалось нормой. Как, собственно, и знакомиться в автобусах, ходить в гости, дрочить в туалете, обмениваться телефонами девчонок… А как же не обмениваться? Не вышло у тебя с ней, передай другому… пускай и он облажается. В шестнадцать лет каждая неудача тяжела. И поэтому тогда каждый должен был четко понимать, что таких, как ты, миллионы. И понимать — понимали, но легче от этого не было.

При этом я считал, что мне особенно тяжело. У меня маленький рост, я очень умный, а эти твари любят красивых, высоких и кудрявых. Однозначно. Так что же мне остается?!

До сих пор не забуду, как однажды ко мне пришли ребята с девчонками. Две парочки разбрелись по комнатам, а я остался на кухне с какой-то буренкой. Чудо, которое взяли для ровного счета и на которое я надеялся, — жирненький трогательный колобок — всхлипывало у меня на плече и рассказывало, как сильно нравится ему мой товарищ. Я пытался ее успокоить и, главное, убедить, что я тоже на что-то гожусь. Но ничего не помогало.

«Она ушла, любви не понимая», и я остался один. Подсчитал убытки… Да, я забыл сказать, что у меня был, да и сейчас еще, к сожалению, есть младший брат. Когда ко мне приходили приятели с девочками, братца приходилось выставлять из дома. Каждый час его «гуляний» мне стоил рубль. Рубли я давал ему железные юбилейные из своей коллекции (позже, правда, все отнял). А вечером того отвратительного дня еще и пришедшая с работы мама некстати поинтересовалась, почему у нас стоят в ряд лишние пять пар тапочек. У нас были гости?

— Нет, нет, — с ходу пришлось сочинить какую-то нелепую ложь. — Тапочки все упали с верхней полки, я расставил. Убрать наверх забыл.

Мама тактично сказала, что я могу приводить домой друзей и девочек, но чтобы папа не замечал… Угу, приводить. А деньги откуда?! Да и не дают они, девочки эти…

Правда, и в те пуританские времена существовали такие места, где все способствовало возникновению интимности: пионерские лагеря, например. Вот где сам Бог велел отрываться. В лагерях я отдыхал до упора, до самой крайней возрастной отметки — шестнадцати лет. Мой отец, хотя и был директором клуба и имел высшее гуманитарное образование, обычно устраивался кочегаром в лагерь на все лето, чтобы присматривать за мной и младшим братом. А матушке, практикующему дипломированному стоматологу, приходилось служить там же сестрой-хозяйкой, чтобы держать нас с братом под железным колпаком. Но и здесь происходило немало интересного.

В последний год своего пребывания в лагере я сдружился с шестнадцатилетней девицей, сестрой старшей пионервожатой, толстой девочкой с большими сиськами. Настоящая казачка, единственная моя ровесница на весь лагерь, всем своим видом и поведением подбивала меня на то, чтобы гулять по-взрослому. Мы частенько обнимались. Я ее хватал за грудь, что было очень волнующе; и развязывал ей тесемки на сарафане, что было очень романтично, так как она ходила без лифчика. Я даже пытался дать ей в руку «колбаску», но «хот-дог» все равно не получался. Она не понимала моих желаний, я — ее упорства. Ей очень хотелось целоваться, а мне… Короче, я ее не догонял. Думаю, если бы мы начали целоваться, минут через пять или шесть ее можно было бы трахнуть. Но тогда эта умная мысль не приходила в мою светлую голову.