Эйми Уоллес - Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

Я стала читать и обнаружила, что очень многие гуру издевались и избивали своих учеников, это практиковалось не только у дзэн-мастеров, колотивших своих подопечных палками, но и в позорной «Игре» Синанона. Вернер Эрхардт применял вербальное насилие и лишение сна, Гурджиев был известен тем, что приводил учеников к умственному и физическому краху.

Я навсегда запомнила один из первых советов Флоринды: «Эйми, как говорил мне дон Хуан, „это похоже на усталого старого пса. Мы никогда не сможем убить эго, — убери его на задний двор, пусть отдыхает, и обходи стороной“».

Однако Карлос настаивал на применении ховицера [53] Тяжелое самоходное артиллерийское орудие, гаубица в германской армии — Примеч. перев. по отношению к тем, кто подобно мне, был козлом отпущения. Иногда он давал такое объяснение: оказывается мы были «самыми непреклонными бойцами, способными все выдержать». Карлос был мачо до мозга костей, с такими же ценностями мачо . Когда один из мужчин в группе подошел к нему и спросил, почему его никогда не подвергали критике, Карлос ответил: «Ты не смог бы этого перенести».

После того как моя мать перенесла два серьезных удара, мое состояние ухудшилось. Я стала недееспособной. Обеспокоенные друзья, Билл и Джанни, поместили меня на месяц в пансион с завтраками рядом с их домом в Беркли, так что я могла писать свою книгу вдалеке от места, связанного с плохими воспоминаниями.

Именно там, находясь в полном отчаянии, я получила подарок — медный грош, шанс, за который сразу ухватилась, — написать книгу, — и это стало смыслом моей жизни. Лопнул мыльный пузырь моей мечты, моей фантазии об «уходе в Бесконечное со своей истинной любовью», и выплеснулись наружу забытые, спрятанные глубоко внутри, чувства, которые лишь усиливали боль от безмерности недавних потерь. Как будто возвращалась чувствительность к занемевшим конечностям: чем дальше продвигалась работа над книгой, тем чаще меня стала преследовать мысль о самоубийстве. Но, к счастью, я все яснее понимала, что мне хотелось жить ради того, чтобы увидеть эту историю изданной. И если какой-нибудь читатель остановится на мгновение и передохнет, прежде чем отправиться дальше по собственной воле, значит, все это было не зря. Я решила, что буду беспристрастна, хотя взялась за эту книгу в буквально кровоточащий от страданий год. Я спросила у Билла его мнение. Он любил книги Карлоса и встречался с самыми первыми учителями Кастанеды, Нараньо и Ихазо. Я была поражена его наблюдениями.

«Предполагалось, что он (метод Карлоса) ведет к свободе. На самом деле получается не свобода: устанавливается власть с одобрения подчиненных и создаются автоматы, Живущие в страхе, что их вышвырнут. Эго начинают дубасить и месить с удвоенной энергией, страх усиливается… У „совершенных“ по определению нет эго, поэтому они могут свободно учить других, а сами делают все, что хотят. Никто не может стать таким же совершенным, как лидеры, — процесс этого не позволяет».

Он дал точное определение: это была закрытая система. Когда мы сталкивались с трудными вопросами, ведьмы отвечали: «Вы не готовы к ответу, но когда-нибудь — возможно».

Я продолжаю разделять веру Карлоса в то, что этот мир волшебный, что есть вещи, которые мы никогда не сможем постичь своим умом, — вещи ужасные и великолепные. Я верю в возвышенную любовь и созидание, и, как Карлос, знаю, что наши мечты бесконечны, а стремление человека к совершенству не прервется с последним вздохом.

Но как примирить эти убеждения с мучительной правдой, которую я узнала? За эти годы я видела много людей, простивших Карлоса за блеск его гения. Они были обычными мужчинами, которых не соблазняли и не отвергали, или обычными женщинами, — с ними он никогда не спал. Я не верю, что Карлос был мошенником, который бессердечно добивался только денег и женщин. Думаю, он до последнего мгновения верил в свою мечту, боролся, чтобы она сбыласъ. Уверена, что он совершал ужасные ошибки из-за своей самовлюбленности, слабой самокритичности и болезни, и поэтому в последний десять лет жизни создал ужасный культ. Это совсем не игра в черное и белое, потому что Карлос был не увертливым мелким торгашом, а философом, введенным в заблуждение и развращенным властью. Он сломал и одновременно исправил множество судеб. Я не могу по достоинству не оценить его дары, особенно деликатный совет, побудивший меня выражать любовь к матери, — подарок, который освятил тогда столь дорогие мне взаимоотношения.