Владимир Набоков - Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона

Позвоните — можем опять вместе пообедать. Надеюсь, вы на меня не в обиде за то, что я пошел к Гринбергам, {5} 5 Гринберги — то есть бизнесмен и меценат Роман Николаевич Гринберг (1893–1969), приятель Набокова, вплоть до грандиозного коммерческого успеха «Лолиты» оказывавший ему материальную поддержку, и его супруга Софья Михайловна Гринберг (урожд. Кадинская). хотя Вы меня пригласили раньше. В Нью-Йорке мы обычно бываем только по средам, и я счел, что у Гринбергов увижусь одновременно и с Вами, и с Истменами. {6} 6 Истмены — американский писатель, поэт, литературный критик и радикальный политический активист Макс Истмен (1883–1969) — в 1920-е рьяный сторонник большевизма; в 1930-е — ортодоксальный троцкист и антисталинист; в 1950-е, в эпоху маккартизма, — антикоммунист, дававший разоблачительные показания против своих бывших единомышленников, — и его жена Елена (урожденная Крыленко, сестра Н. В. Крыленко, члена Верховного революционного трибунала при ВЦИК, одного из организаторов сталинских репрессий). Перед Гринбергами я в долгу: его мать и сестра очень тепло приняли меня в Москве.

Искренне Ваш

Эдмунд Уилсон.

40 Ист-49-я стрит

Нью-Йорк

12 декабря 1940

Дорогой Набоков,

как идут дела с «Моцартом и Сальери»? Прикладываю чек в качестве аванса за эту работу. Ваше Приглашение на казнь меня озадачило, и, боюсь, пока не подучу русский, лучше мне довольствоваться Толстым. Это все равно что сразу после Теккерея взяться за Вирджинию Вулф.

С наилучшими пожеланиями

Эдмунд Уилсон.

В. Набоков

35 Вест 87-я улица

Нью-Йорк

15 декабря 1940 г. [48] Звезда №4 1996 г. Перевод С. Таска.

Дорогой Уилсон,

это будет очень длинное письмо. Прежде всего позвольте поблагодарить Вас за чек. Приятно жить наконец в стране, где есть спрос на подобные вещи. Посылаю Вам вторую сцену, хотя моя борьба с «ватиканским убийцей») {7} 7 Имеются в виду заключительные строки «Моцарта и Сальери» Пушкина: «А Бонаротти? Или это сказка / Тупой, бессмысленной толпы — и не был / Убийцею создатель Ватикана?» В это время Набоков работал над переводом «Моцарта и Сальери», который был опубликован, благодаря помощи Уилсона, в газете «The New Republic» (21 апреля 1941) и в сборнике переводов Набокова «Three Russian Poets» («Три русских поэта», 1944), обе публикации с предисловием Уилсона. еще не закончена: затолкаешь голову — вылезет корма, и наоборот.

Посылаю Вам также рецензию на «Духоборов». Если Вы сочтете последнее предложение (по поводу «грязи» и «мрази») легковесным, можете его снять. {8} 8 Рецензию «Home for Dukhobors» («Дом для духоборов») на книгу J. F. С. Wright «Slava Bohu. The Story of the Dukhobors» (Дж. Райт. «Слава Богу. История духоборов»), опубликованную в «The New Republic» 13 января 1941 г., Набоков заканчивал резкими выпадами против автора книги, пытающегося пользоваться русскими словами, плохо понимая их значение. Как иллюстрацию курьезного положения, в которое может попасть автор, пытающийся играть с иностранным языком, Набоков приводит в конце статьи ошибку Герцена, о которой писал и в романе «Дар»: «…Александр Иванович, плохо знавший английский… спутав по слуху слова „нищий“ („beggar“) и „мужеложник“ („bugger“) — распространеннейшее английское ругательство, сделал отсюда блестящий вывод об английском уважении к богатству». Эту же игру слов, переведенную в данном случае как «грязь» и «мразь», Набоков использует в письме к Уилсону.

Хочу поговорить с Вами о Вашей книге {9} 9 Книга Э. Уилсона «To the Finland Station» («К Финляндскому вокзалу», 1940), посвященная истории социалистических идей. Дальнейшее предсказание Набокова сбылось: в «Краткой литературной энциклопедии» о ее авторе говорится как о человеке, перешедшем «на ревизионистские позиции» (М., 1972. Т. 7, стлб. 745). . Я получил большое удовольствие, книга прекрасно сделана, замечательная широта взгляда, лишь две-три соломинки расхожего радикализма прилипли к Вашему свободному одеянию. Строгие судьи в Москве заклеймят Вас (меня уже заклеймили) как « безответственного [49] Здесь и далее курсивом обозначены русские слова, написанные в оригинале в латинской транскрипции. — Ред. эклектика», а за Ваши «разъяснения» темных мест в марксизме (стр. 187 и другие) Вам бы крепко досталось от Маркса. Мне кажется, что Вы напрасно так упростили его идею. Без всей этой невнятицы и абракадабры, без этого шаманства, злонамеренных умолчаний и притягательной белиберды марксизм уже не марксизм. Парадокс, не оставляющий камня на камне от марксизма и ему подобных грез об Идеальном Государстве, состоит в том, что автор первого проекта такого государства со временем может стать его первым тираном. В Вашем гносеологическом экскурсе есть на это намек, но я-то считаю, что это вопрос вопросов. Личные прихоти правителя говорят о соответствующем периоде больше и лучше, чем пошлые рассуждения на тему классовых битв и т. п., а отдельные вопиющие ошибки математического и исторического порядка в «Капитале» и разного рода капиталоидах, будучи синтезированы революцией, порождают бессмысленную и кровавую жестокость. В книге все это есть, но, мне кажется, следовало сказать об этом более определенно. Вы набрасываетесь на марксизм с такой яростью, что выбиваете из-под него табуретку, и он остается в подвешенном состоянии. Между прочим, Вы ошибаетесь, полагая, что в основе гегелевской триады лежит треугольник с фаллическим подтекстом (невольно вспоминается Фрейд, который всерьез утверждал, что дети играют в мяч, потому что мальчикам мячи напоминают материнскую грудь, а девочкам — отцовские шарики). На самом деле триада (как там к ней ни относись) воплощает в себе идею круга, простейший пример: Вы возвращаетесь (синтез) в исходную точку (теза) после посещения антиподов (антитеза) с представлением о земном шаре как о родном городишке, чьи границы неожиданно раздвинулись.