Юрий Ерофеев - Аксель Берг

Старика и мальчика объединила любовь к рисованию и музыке. Дед стал учить Акселя игре на скрипке. Аксель делал быстрые успехи, и дед подумывал о музыкальной карьере внука.

Дед познакомил его со своим давним другом, адмиралом бароном Мирбахом. Адмирал так увлек Акселя рассказами о походах и морских сражениях, в которых ему довелось участвовать, что мальчик уже тогда решил стать моряком.

В книге И. Л. Радунской, в том месте, где говорится о встречах юного Акселя Берга с адмиралом Мирбахом, фамилия последнего приведена без инициалов. К счастью, в Общем морском списке (СПб., 1898. Ч. X. С. 700) оказалась фамилия только одного адмирала, и к тому же барона, Романа Андреевича Мирбаха. В 1850–1859 годах он состоял преподавателем в Морском корпусе: «преподавал в корпусе математические науки гардемаринам и кадетам». Плавал с гардемаринами на учебных судах. В 1864 году «произведен в капитаны 2-го ранга. На фрегате „Светлана“ с его высочеством Николаем Константиновичем плавал в водах Германии и Швеции. Пожалован прусским орденом Красного орла и альтенбургским и саксен-эрнестинским орденом командорского Креста». В 1879 году был «произведен в контр-адмиралы, с оставлением в должности и в свите его величества». В 1887 году «произведен в вице-адмиралы, с зачислением по флоту». Он мог бы стать прототипом некрасовского капитана Врунгеля: тот тоже значился преподавателем мореходного училища. Только вот «о морских сражениях», в которых Мирбах, согласно мнению И. Л. Радунской, участвовал, Общий морской список не упоминает ничего.

После неуспешного года обучения в немецкой школе, пользовавшейся хорошей репутацией — приходской школе при лютеранской церкви Петра и Павла, основанной еще при Петре I («Петришуле»), — где Аксель обучался со своим двоюродным братом Рейнгольдом (об этом уже говорилось) и остался на второй год, все лето в семье шли споры: что делать с Акселем осенью?

Для закрытого учебного заведения, на котором настаивал дед, не хватало средств. За казенный счет сын покойного генерала мог обучаться только в кадетском корпусе. И матери предстояло выбрать наиболее либеральный и дающий хорошую общеобразовательную подготовку кадетский корпус. Она остановилась на Александровском кадетском корпусе. Он размещался на Итальянской улице. Туда и повела Елизавета Камилловна сына осенью 1904 года.

После ухода родных и близких воспитатель, назвавший себя Петром Петровичем Братке, построил мальчишек — всех в одинаковой форме с блестящими пуговицами — в шеренгу и обратился к ним с речью, в которой рассказал о их будущей жизни в интернате, о правилах поведения, о том, что мальчишкам разрешается, а чего делать нельзя.

Акселю стало так страшно от этой предстоящей жизни: всегда — по команде, всегда — на виду, всегда — на людях, что он воспользовался первым же удобным случаем и выпрыгнул в окно. Но побег не удался, его вернули.

И жизнь пошла по заведенному распорядку: кадеты вставали в семь утра, шли на утреннюю зарядку. Потом строем — на молитву, хором читали «Отче наш», одновременно брались за ложки в столовой.

Постепенно он привык. Жизнь в корпусе стала казаться не столь уж страшной. Появились первые знакомые. В корпусе царили чистота и дисциплина, муштры и жестокости (нынешних «неуставных отношений») не было и в помине. Соученики Акселя — в большинстве своем дети военных, из интеллигентных семей; понятие о чести и порядочности они усвоили с детства. Абсолютно никаких краж, никакого вранья.

Штабс-капитан Петр Петрович Братке оказался прекрасным педагогом. Он понимал психологию воспитанников и тепло относился к ним. Он проводил с кадетами полный день, стремился сблизить их и развить способности каждого.

В Александровском кадетском корпусе имелись производственные мастерские, спортивный зал, музыкальные комнаты. Аксель продолжил свои занятия на скрипке под руководством музыканта из оркестра Мариинского театра. Тот несколько раз в неделю приходил в интернат и занимался с желающими, разучивал с ними Баха и Генделя, Чайковского и Моцарта. Скоро Аксель занял место второй скрипки в кадетском оркестре под управлением Франца Францевича Шоллара.

Но случались и конфликты. Один из них — с преподавателем немецкого языка фон Бурси. Тот страшно важничал, потому что преподавал не только в Александровском кадетском корпусе, но и в аристократическом Пажеском. Его коньком была зубрежка стихов — он заставлял заучивать длиннейшие стихи Гёте и Шиллера, считая, что именно так воспитанникам можно привить любовь к немецкой поэзии. Берг же еще мальчишкой считал, что зубрежка — не метод усвоения предмета. «Он три раза выгонял меня из класса, а потом вызывал мать, я же продолжал высказывать ему в глаза свое неудовольствие». «Мужество искать и говорить правду, мужество быть самим собой — вот высшая степень человеческого достоинства», — запишет Аксель в свою тетрадь рядом с шаржированным профилем фон Бури.