Игорь Губерман - Пожилые записки

– А интересно, Семен Ильич, – спросил я, – тут феномен такой забавный: вы не обратили внимания, что все газеты, выброшенные марокканцами, – на русском языке?

Недели две он не здоровался со мной, но после всё наладилось опять: носители культуры, мы должны беречь друг друга.

На защитном механизме вымещения не стоило бы даже останавливаться, так он всем общеизвестен. По рисунку Бидструпа хотя бы: там начальник распекает подчиненного, тот огорченный заявляется домой и вымещает настроение на собственной жене, та в горести колотит ни за что ребенка, а мальчишка от обиды бьет собаку, а собака, выбежав на улицу, кусает как раз того начальника, с которого всё началось. Я с этим механизмом встретился в Сибири и историю ту помню до сих пор. Работал я электриком на стройке. Мы зимой отделывали какое-то огромное здание. Стекол в окнах еще не было, и два десятка женщин, стоя на лесах-подмостках, отделывали стены, покрывая их цементом и штукатуркой. После красили. Нехитрые электрические распылители и воздуходувки (чтобы сохло) состояли на моем попечении. А также освещение. Работа женщин была каторжной. В теплых платках по самые брови, в респираторах, чтоб не задохнуться от цементной пыли, в тяжелых грязных ватниках и сапогах, они работали как лошади – оплата была сдельной, – да еще подстегивала бдительность товарок: платили всей бригаде вместе. Женского в них было очень мало. Нет, это были вольные, не ссыльные, их привлекал в такой работе заработок, поэтому я жалости к ним не испытывал, сочувствие – пожалуй. Все зависящие от меня жалкие средства механизации труда работали бесперебойно. Лампочки по мере продвижения бригады вдоль стены я тоже им исправно переносил. Но время оставалось. Мой напарник с самого утра опохмелялся, потом добавлял и спал весь день в нашей каморке на скамье. А я читал. То и дело забегала какая-нибудь малярша, и я немедленно спешил перенести свет или наладить что-нибудь остановившееся. Отношения у нас были добрые и отстраненные: я все-таки был ссыльный, и они об этом никогда не забывали.

Тут заявился мой начальник. Техникум кончал он в городе, в поселке слыл интеллигентом, собирал библиотеку, неустанно помнил, что я по образованию инженер, поэтому был сдержанно лоялен (останься я тут навсегда, мог стать начальником над ним).

– По жалобе я к вам приехал, Мироныч, – сказал он, не обращая внимания на пьяный храп напарника. – По коллективной жалобе. Малярши жалуются, что ты в рабочее время читаешь книги.

– Вот ведь суки, – изумленно ответил я. – У них же всё в порядке. И освещение, и все насосы. Я сразу всё им делаю и исправляю.

– На это жалоб нет, – сухо сказал начальник. Ему было лет двадцать пять, по возрасту он в сыновья мне годился. – Но на работе не положено читать, вот они жалобу и написали.

Все слова, которые во мне кипели, я проглотил. На это ушло минуты две. Я в ссылке был. Чуть что не так, нас возвращали в лагерь.

– Хорошо, – ответил я. – Больше читать не буду. От моей покладистости (правильней покорностью ее назвать) начальник мой оттаял и сказал мне дивные слова сочувствия:

– Уж лучше бы ты пил, Мироныч!

Психологические защиты помогают нам путем истолкования гораздо легче переносить такие досадные жизненные неприятности, как:

чужую широту, великодушие и щедрость (легко досталось, продувают чужое, ищут престижа, слепые моты);

чужие альтруизм, доверчивость, прямодушие, терпимость, доброту (глупые, неосмотрительные, легкомысленные и мягкотелые люди);

чужой успех, удачу, достижение (дуракам везет, рука руку моет, слепа фортуна и поэтому несправедлива, он вообще-то не без способностей, но зато ничего не умеет делать руками).

Психологические защиты всегда находят (как вода – дырочку) путь к утешению и оправданию, путь к облегчению душевных мук и угрызений совести. Так, мне один знакомый сообщил, что он прекрасно понимает, что прелюбодейство – это грех, но видишь ли, сказал он, существует иерархия грехов. И грех гораздо более тяжелый – самоубийство. А жить без женщины я просто не могу, жену никак я не найду, поэтому, чтоб не было соблазна уходить из жизни, я предпочитаю меньший грех. Мудрец, подумал я и мысленно снял шляпу перед хитроумием защит.

Они незамедлительно включаются, едва лишь постигает нас чувство вины и начинаются душевные страдания, – другое дело, что найти нам оправдание и утешение, вернуть покой и равновесие они порой могут не сразу.

Мне рассказал знакомый психиатр про одну свою давнюю пациентку, сильно немолодую женщину с тяжелой и очень стойкой депрессией. У нее был муж, она последние несколько лет свирепо травила его упреками, скандалами ни из-за чего, унизительными оскорблениями и мелочной грызней. Однажды он не выдержал и покончил с собой. Сделав это нарочито демонстративно, прямо при ней. И женщина впала в тяжелейшую депрессию. И никакие слова, никакие лекарства ее не брали. Поместили ее в клинику, где она лежала, бездумно и отрешенно глядя в потолок. Но в полном рассудке. Путь к жизни нашли защиты. Однажды больную навестила ее давняя подруга, и в вялом разговоре вдруг больная как-то мельком и спокойно спросила: