Коллектив авторов - И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене

— По–моему, температура упала. Полковник, не сердитесь. Давайте‑ка её измерим.

Через минуту вы победно протягиваете градусник.

— Тридцать шесть и восемь!

— А вы его стряхнули, прежде чем ставить?

— Конечно!

— Поставим ещё раз, — стряхиваю градусник, засовываю вам подмышку. — Александр Владимирович, нехорошо обманывать ближнего!

По прошествии пяти минут забираю градусник — тридцать семь и четыре.

— Да разве это температура?! — вы снова поднимаетесь. — Владимир Львович, Володя, ну ради Христа, давайте уедем отсюда! Хочу домой. Дома и стены помогают, серьёзно!

Вы обезоруживающе улыбаетесь, просите. И я сдаюсь.

Забрав лекарства, выходим из больницы. Поддерживаю вас, несу ваш тяжёлый портфель. И слышу смех. Вы хохочете до слез, хотя даже смеяться вам очень больно.

— В чём дело, батюшка?

— Посмотреть со стороны — два дервиша. Один еле тащится, другой хромает. Хорошенькая пара!

Добредаем до «запорожца». Сразу начинается новая атака.

— Надеюсь, вы правите на Ярославский вокзал?

— Нет уж, отвезу прямо в Семхоз, домой.

— Ни в коем случае! Поеду на электричке. В машине мне больно, трясёт.

— А в электричке, значит, не трясёт?

— Не трясёт! Электричка — давно уже дом родной, рабочий кабинет. Если удаётся сесть — я там пишу, читаю. Привык. А сейчас в машине мне больно. Ладно, Володя?

— Ладно, Саша, — впервые тогда вырывается у меня.

На Ярославском вокзале усаживаю вас в электричку. И вы тотчас вынимаете из портфеля авторучку, лист бумаги, подкладываете папку.

После того, как вы приезжаете ко мне послушать новые страницы романа, я обычно не сразу отвожу вас на вокзал. Часто нам приходится часами колесить по улицам и переулкам Москвы, посещать квартиры, где вы совершаете требы — причащаете больных и умирающих, крестите, Еенчаете. Я стараюсь помочь вам, как могу. Душным летним днём вы просите отвезти вас в район Тушино. Долго плутаем в поисках дома для престарелых. Наконец въезжаем в заросший тополями двор.

Вы выходите из машины и говорите:

— Подождите здесь. Там очень страшно.

— Ничего, батюшка. Я с вами.

— Нет. Вы не представляете того, что там делается. Вам не вынести.

Вы идёте по тропинке сквозь тополиный пух, отворяете обшарпанную дверь.

Осгавшись один в машине, думаю о вашем одиночестве. Официально крестить, венчать, совершать таинство Причастия разрешается только в церкви. Каждый раз, выходя навстречу людям, вы рискуете…

Мы же, ваши духовные дети, часто забываем об этом, относимся к вам потребительски, забываем о той обстановке, в которой происходит ваше служение. Многие вас просто компрометируют. Кто разводится после венчания, кто, едва покаявшись, тотчас ухитряется совершать чудовищные поступки. Сегодня вы рассказали мне о парне, который ударился в диссидентство, а потом написал из следственного изолятора под диктовку клеветническое письмо на вас. Вы рассказали об этом, ничуть не осуждая слабого, неумного человека.

И когда я возмутился, услышал:

— А что вы хотите? Если заметили, в храмах много просто душевнобольных. Имеем тот человеческий материал, какой есть. Христос приходил не к ангелам…

Через час обшарпанная дверь отворяется. Вы идёте ко мне какой‑то серый, постаревший.

— Извините, Полковник. Я вас задержал.

Молча едем на Ярославский вокзал.

— Что там было, батюшка?

— Одиночество, унижение, безысходность, ужасающая бедность, запах мочи, грязные, рваные простыни. Несчастные старушки! Причём, ведь почти у всех благоденствуют дети, внуки. Сдали их государству помирать.

— Что ж это делается? Батюшка, вам приходится выслушивать исповеди сотен людей. Что они о себе думают?

— Ох, Полковник! Кто приходит получать благословение на выдирание зуба, кто злится на тёщу, а кто предъявляет претензии к Богу — мол, никак не внимает его молитвам. Все это жертвы, недолюбленные люди, которые не получили ни крохи любви, и поэтому сами не могут никому её дать. Нужно терпение…

— Александр Владимирович, у вас усталый вид. Не пора ли в отпуск?

— Честно говоря, ехать некуда. Раньше, много лет, ездил в Коктебель, снимал комнату. Там было хорошо. Работал, купался. Последний раз, пока меня не было, нагрянули с обыском, все перевернули… Напугали хозяйку. Могу ли я кого‑нибудь подводить?

В среду, во второй половине дня вы должны приехать ко мне. А на столе неоконченная глава, может быть, самая важная в романе.