Коллектив авторов - И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене

Все громче разливалась в саду соловьиная песнь, и всё было в ней понятно, всё было гармонично, и не было никаких «разногласий».

Мне казалось, что душа моя разрывается на части. «Простите, — сказала я наконец. — Я так много времени отнимаю у вас». — «Я страдаю вместе с вами», — ответил о. Серафим.

Домой я приехала поздно ночью. На улице встретила брата. Он очень беспокоился и искал меня повсюду. Я сказала, что беседовала сТоней и потому задержалась дольше обыкновенного.

После этого дня мы опять долго не видались с батюшкой. В письмах он всякий раз разъяснял мне действительное значение и смысл моих собственных мыслей и чувств.

В одном из писем, полных конфликтных переживаний, я приводила стихи Тютчева: «Душа готова, как Мария, к ногам Христа навек прильнуть» и заканчивала его вопросами: готова ли? готовится ли?

О. Серафим на ряде примеров старался показать мне, в чём состоит готовность.

В этом и заключалась по существу наша переписка: у меня было «как будто», у него было «действительно». У меня было предчувствие, у него «ведение». Я не видела и не понимала, что происходит в моей душе, а он видел и понимал все.

Я написала батюшке о том, какое неотразимое впечатление произвели на меня слова Т. К.: «Христианин тот, кто любит только одного Христа и больше никого и больше ничего». Батюшка ответил: «Вы поняли бы эти слова ещё лучше, если бы вспомнили притчу о лепте бедной вдовицы».

Однажды я привела в письме стихи Баратынского:

В ответ старец писал: «Приводимые вами слова поэта я принимаю, как молитвенное воздыхание».

Наконец мы с Тоней сговорились о новой совместной поездке в Загорск 30 октября 1936 года, это был выходной день. Тоня приехала ко мне 29–го вечером с тем, чтобы остаться у меня ночевать. 29–го был день рождения папы. В столовой собрались родственники. Я сказала, что плохо себя чувствую, и не выходила к гостям.

«Для иудеев соблазн, а для эллинов безумие», — писал апостол Павел. Всё, что было ещё в моей душе от эллина и иудея, вновь восставало против призывавшей её благодати. Я плакала весь вечер.

Тоня молча сидела возле меня, как сидят возле тяжелобольного. Только один раз она сказала: «Всё должно пройти через страдание».

Рано утром мы поехали в Загорск.

— Ну что, есть у вас решение? — спросил батюшка.

— Нет, — ответила я.

— И не будет, — спокойно сказал о. Серафим.

Потом я начала говорить о том, что многое мне неясно, на многие вопросы я не могу ответить, и неожиданно для себя самой закончила словами: «Здесь (т. е. в христианстве) для меня не мировоззрение, а призвание…» — «Тем лучше! — обрадовался батюшка. — Только это и нужно! А мировоззрение придёт постепенно. Откуда оно могло бы быть у вас сейчас? Это невозможно».

Потом он начал говорить о том, как будет происходить крещение. «Я понимаю вас, — сказал он, — для вас это операция, но операция без риска». Мне казалось, напротив, что риск неизмеримо велик: или за этой гранью откроются новые горизонты, или произойдёт роковое и непоправимое. «Верую, Господи, помоги моему неверию»…

5 ноября был день рождения Тони. В этот день она должна была быть в Москве, в церкви (единственная церковь, в которую батюшка тогда разрешал ходить своим духовным детям, была Греческое подворье на Петровке). Сестра собиралась тоже идти туда. Я попросила её разыскать там Тоню и передать мою записку следующего содержания: «Вторая половина пути близится к концу. Длительная и тяжёлая была борьба.. Многое трудно и больно сейчас, но колебаний больше нет. Как хорошо быть побеждённым, когда победитель — Христос!»

Тоня очень быстро передала это письмо в Загорск и через несколько дней приехала сказать, чтобы сестра 15–го приехала в Загорск получить все необходимые указания (я была на работе), а день крещения был назначен на 18–е ноября.

15–го Л. приехала в Загорск, а я пошла на только что открывшуюся выставку картин Рембрандта, для того чтобы проститься со всем, что было до сих пор в моей жизни. Мне было вместе и грустно и радостно, и я постепенно успокаивалась. Картины Рембрандта помогли мне.

17–го я должна была уехать в Загорск прямо из института. Т. встретила меня в поезде.

Трудно было работать в этот день. На консультацию приехали дети из немецкого детдома. Пришлось говорить с ними по–немецки. Мне было трудно собраться с мыслями, и я едва дождалась часа, когда можно было, наконец, поехать на вокзал.