Борис Лавренев - Автобиография

Я увидал в глазах отца слезы и крепко обнял старика. Весной я пустился в обратный путь в Москву.

Первую половину 1918 года я провел в Москве, снова попав в давно покинутую литературную среду. Странной и дикой показалась мне она в это время. Постоянно бывая во всяких литературных притончиках, вроде «Кафе футуристов», «Стойло Пегаса», «Музыкальная табакерка», я с удивлением видел, что мои бывшие друзья и соратники, как французские Бурбоны, ничего не поняли и ничему не научились. Я видел те же клоунские гримасы, эстетские радения, слышал заупокойное чтение лишенных всякой связи с жизнью страны стихов, грызню мелких самолюбий в погоне за эфемерной славой. В этих злачных местах выплывала на поверхность всякая дрянь, вроде бездарного проходимца Кусикова, сына крупного армянского торгаша, который выдавал себя за черкеса друга легендарного Киквидзе.

Атмосфера литературной Москвы 1918 года была настолько отвратительна для меня, что осенью я ушел с бронепоездом на фронт, штурмовал петлюровский Киев, входил в Крым. В Крыму мы в 1919 году не удержались и в июне под натиском белых откатились на север. {8} 8 Летом 1919 г. Лавренев был первым советским комендантом Алушты и начальником артобороны на участке Алушта — Гурзуф. О событиях того времени см. воспоминания Лавренева «Пираты Третьей республики». (Собр. соч., т. 6.) По дороге в Киев, на станции Мироновка, меня увидел Наркомвоен Украины Н. И. Подвойский и тут же забрал в свой полевой штаб Начартом. {9} 9 Сохранилась справка, подписанная видным военачальником периода гражданской войны и одним из активных участников Октябрьской революции Н. И. Подвойским: «...т. ЛАВРЕНЕВ проявил большую энергию по созданию артиллерийского заслона на линии ж. д. между ст. Мироновка и ст. Белая церковь. Ввиду недостатка артиллерийских средств для воспрепятствования прорыву банд через полотно дороги на юг т. ЛАВРЕНЕВ с командой моряков из охраны штаба организовал постройку местными средствами двух бронеплатформ для поддержки оперировавших против Зеленого (атаман, возглавлявший одну из контрреволюционных шаек, действовавших на юге Украины. — Ред.) курсантской бригады и интернационального кавдивизиона». (См. Собр. соч., т. 6, с. 638.) Подвойский проводил решающую операцию по ликвидации банды атамана Зеленого. В последнем бою, при прорыве бандитов через полотно железной дороги у разъезда Карапыши, я был тяжело ранен в ногу, эвакуирован в Москву и по выздоровлении направлен в Ташкент в распоряжение Политотдела Туркфронта. {10} 10 Сначала Лавренев был направлен в Самару, а уж оттуда в Ташкент. Об этом смотри воспоминания «Две встречи с Фурмановым».

С этого момента для меня кончилась строевая служба. Я был назначен секретарем редакции, а позднее заместителем редактора фронтовой газеты «Красная звезда». Одновременно работал в «Туркестанской правде», ведя литературный отдел и приложения к газете.

За годы, проведенные в Средней Азии, я написал много небольших газетных новелл, повесть «Ветер» и большие рассказы «Звездный цвет» и «Сорок первый». Иногда еще писал стихи, но в 1923 году окончательно ушел в прозу. В декабре 1923 уехал в Ленинград, демобилизовался и весной 1924 напечатал в ленинградских журналах «Красный журнал для всех» и «Звезда» последовательно «Звездный цвет», «Ветер» и «Сорок первый».

Эти вещи привели в недоумение и растерянность рапповскую критику того периода. Она длительное время разглядывала меня со всех сторон, пытаясь разрешить загадку: кто же я такой в плане литературно-социального облика? Свой ли «в доску», по принятому жаргону, или подозрительный попутчик? В конце концов, схоластический диспут закончился тем, что меня оставили в попутчиках, снисходительно приклеив этикетку «левый». Совершенно по тому же принципу, как в старые времена отличившимся полководцам прибавляли к фамилии почетное прозвище: Румянцев-Задунайский или Паскевич-Эриванский. Против оказанной мне чести я не возражал и проходил в левых попутчиках десять лет, вплоть до мирной кончины РАППа. Проводив его труп на кладбище истории, я остался просто советским писателем. Это меня вполне устраивает.

В 1925 году я впервые попробовал сунуться в драматургию. {11} 11 Драматургия, наряду с прозой, занимает основное место в творчестве писателя, единодушно причисляемого критиками к числу классиков советской драматической литературы. Первая пьеса «Мятеж» (о попытке контрреволюционного восстания в Туркестане) была написана в 1925 г., в том же году поставлена на сцене Ленинградского Большого драматического театра. Слава пришла к Лавреневу-драматургу в 1927 г., когда им была написана пьеса «Разлом» (впервые поставлена в Москве в Театре им. Вахтангова и почти одновременно в Ленинграде в Большом драматическом театре), не сходившая со сцены более полувека. В годы Великой Отечественной войны написана пьеса «Песнь о черноморцах» (1942), после войны — «За тех, кто в море» (1945) и «Голос Америки» (1949). Обе пьесы были удостоены Государственной премии СССР и много ставились на наших сценах и в странах социалистического содружества. Две пьесы «Мятеж» (Большой драматический театр им. Горького в Ленинграде, 1925) и «Кинжал» (Театр МОСПС) не принесли мне особой радости, но многому научили.