Иван Сабило - Крупным планом, 2006[роман-дневник]

— Саша прав, — сказал Миша. — У нас граница с Западом, потому дешевле… Куда едем?

Я сказал, что молодым нужно показать город, поэтому вперед, по проспекту Скорины. Я буду путеводителем.

«Малая Родина»?.. Если Родина — мать, как же она может быть малой?

Раннее утро субботнего дня. Проезжая часть и тротуары ещё не просохли от ночного дождя. Машин и пешеходов немного, и, наверное, поэтому особенно бросается в глаза, сколь чисты и ухоженны улицы и площади майского Минска.

Выехали на Московскую улицу. Указывая на массивное многоэтажное здание института культуры, сказал, что оно стоит на том месте, где прежде находился мой дом. В него меня привезли новорожденного.

По длинному путепроводу над железной дорогой выезжаем на площадь Ленина. Массивное, строгое до лапидарности здание Дома правительства. Перед ним — черный памятник вождю, где он стоит, положив обе руки на барьер, который словно не пускает его шагнуть на площадь. Слева — педагогический университет имени Максима Танка. Раньше он носил имя А.М. Горького. Это неправильное название. А.М. Горького не было, был А.М. Пешков, а М. Горький — писательский псевдоним.

Справа — здание Белорусского госуниверситета. Если войти под арку, отделяющую его от горисполкома, будет ещё один университет — медицинский. Впереди, справа, на улице Свердлова — бывший институт народного хозяйства, сейчас тоже университет. Слева — величественный Красный костел. Действующий. В советские времена в нём работал польский театр, потом был Дом кино, а потом хранились декорации киностудии «Беларусьфильм». Чуть дальше — гостиница «Минск». Когда-то я, будучи учащимся индустриального техникума, проходил практику на её строительстве — таскал раствор и кирпичи. Справа, на углу проспекта и улицы Володарского — Главпочтамт. Слева, чуть в отдалении, тюрьма. Сюда в юности я приносил передачи своему другу Валику… Слева, на углу проспекта и улицы Урицкого — дом с колоннами и без опознавательной вывески — здание КГБ. Справа, на Комсомольской улице — памятник Дзержинскому, родившемуся неподалеку от Минска. Здесь же, рядом, улицы Маркса, Энгельса, Кирова…

— То есть названные в память о людях, которые не имели никакого отношения ни к Минску, ни к Белоруссии? — спросила Галина.

— Конечно, это странно, что сохраняются такие названия, — сказал я. — Беларусь, её жители отличаются особым, народным консерватизмом. Беларусь, наверное, единственная из республик бывшего Советского Союза после Революции не поменяла название ни одного своего города. Минск, Гомель, Брест, Витебск — все остались. И даже малые города, такие как Слуцк, Лида, Заславль, Орша, Марьина Горка и другие, сохранили свои исторические названия. А вот улицы…

— Такое время было, — сказала Ольга. — Революционный подъем, сплошные герои, переворотчики, идеологи…

— Да какие герои Володарский и Урицкий! — вступил в разговор Саша. — Один — средненький газетчик, убитый эсером в Петрограде, второй — руководитель Пе- трочека, убитый юным поэтом Каннегиссером там же.

— Но с какой стати здесь, за тыщу километров от Питера, называть одну из центральных улиц его именем? — спросила Галина. — Это при том, что в Питере уже нет Кировского моста, есть Троицкий, нет оперного театра имени Кирова, есть Мариинский…

— Жаль, не живу в Минске, — сказал я. — Собрал бы массы и повел их требовать переименования. А какие бы дал имена? К примеру, «Улица архитектора Ланг- барда». Это его монументальные здания пощадила война: Дом правительства, Дом офицеров, здание Академии наук, театр оперы и балета. Дал бы героическое название: «Улица генерала Доватора» — это он, белорус, пал смертью храбрых под Москвой, командуя гвардейским корпусом казаков-кавалеристов. В Москве такая улица есть…

— У нас тоже есть, — сказал Миша.

— Хорошо, тогда вот вам не героика, а лирика: «Улица «Слуцких ткачей» — по названию стихотворения классика белорусской поэзии Максима Богдановича, который прожил на свете всего двадцать шесть лет. Дай бог памяти вспомнить:

От нив родных, от милой хаты.

В господский двор (виной краса)

Они, безрадостные, взяты

Ткать золотые пояса.

И тихо долгие годины,

Забыв девические сны,

Свои широкие холстины

На лад персидский ткут они.

А за стеной смеётся поле,

И смотрит небо из окна —

И думы мчатся поневоле

Туда, где расцвела весна,

Где хлеба колосятся всходы,

Синеют мило васильки,

Где серебром катятся воды