Николай Кузнецов - Крутые повороты - Из записок адмирала

Не могу не вспомнить один тяжелый случай. Во время войны на юге представителем Ставки Верховного Главнокомандующего был Мехлис. По своему опыту это был политработник, человек невоенный и по моральным своим качествам весьма ограниченный, самонадеянный и очень неприятный. После встречи с ним в Главном штабе у наркома я стал просто физически бояться этого человека. И вот когда в 1942 году на Керченском полуострове сложилась для нас очень тяжелая обстановка и фронт отошел на восток к проливу, то вместе с ним вынуждены были перебазироваться на таманский берег и все части Керченского ВМФ во главе с ее командиром контр-адмиралом А.С. Фроловым. В эти дни Мехлис ничего лучшего не нашел, как писать И.В. Сталину истеричные телеграммы на всех генералов и адмиралов, обвиняя их в нашем поражении. Такую телеграмму он дал и наркому ВМФ, требуя отдачи Фролова под суд, добавив при этом, что если нарком Кузнецов этого не сделает, то он, Мехлис, своим приказом и своими руками расстреляет Фролова. Разговор происходил по телефону «ВЧ». На это Николай Герасимович резко и громко ответил: «Послушайте, Мехлис! Этого вы не посмеете сделать и права на это не имеете». С шумом бросив трубку на рычаг телефона и весь покраснев, Н.Г. Кузнецов произнес, ни к кому конкретно не обращаясь: «Вот же прохвост какой». А в кабинете в это время сидели на докладе заместитель наркома ВМФ Л.М. Галлер и я, как врио начальника Главморштаба (начальник ГМШ. был в госпитале). Мы переглянулись с Галлером и промолчали, чувствуя, что нарком на эту тему говорить не хочет. Должен добавить, что Сталин скоро убрал Мехлиса с фронта, но злобу на Кузнецова последний, конечно, затаил.

Да что Мехлис! К сожалению, у Николая Герасимовича постепенно накопилось много так называемых «друзей», больших и малых, которые из зависти искали случая подложить ему мину. Обидно было нам, друзьям, видеть, что Николай Герасимович, зная подлый характер многих сослуживцев, совершенно не мстил им, не обращал внимания на их каверзные проделки. Однажды узнаю, что Н.Г. Кузнецов собирается назначить на большую должность адмирала, который делал ему только пакости по службе. Будучи на даче у Николая Герасимовича с членом военного совета ТОФ генерал-лейтенантом Зайцевым, я решился и все рассказал ему об этом человеке, упрекая его в том, что он сам себя окружает непорядочными людьми. И что же? Николай Герасимович, выслушав, посмеялся над нами, пошутил добродушно, и на этом дело и закончилось. В этом сказался его сильный характер — он, не чувствуя за собой никакой вины, не хотел верить в возможность людской пакости.

В начале 1946 года Главный морской штаб проверяла только что созданная военная инспекция под руководством маршала Говорова. Моряков в инспекции не было, а армейские генералы, судя по содержанию вопросов, были некомпетентными в делах ВМФ. Большинство вопросов касалось уточнения деятельности Николая Герасимовича. Это нас возмущало, но инспекция проводилась по указанию ЦК партии, и мы были бессильны. Акт инспекции был утвержден Говоровым, не пожелавшим никого выслушать. Акт я прочел внимательно. Много было написано в нем совершенно несправедливого, просто неверного как в адрес Николая Герасимовича, так и в адрес других адмиралов, близких к нему. Беспринципность Говорова меня поразила.

По результатам инспекции Н.Г. Кузнецов был понижен в должности и назначен начальником военно-морских учебных заведений ВМФ. Это было только начало.

Почти через год — в 1947-м — по письму Сталину одного непорядочного офицера-изобретателя было назначено расследование о случаях якобы передачи Наркоматом ВМФ союзным державам чертежей нашего секретного торпедного оружия и секретных карт подходов к нашим портам. Мне и бывшему начальнику гидрографии ВМФ Я.Я. Лапушкину было поручено проведение экспертизы. Ничего не подозревая, мы составили акт о том, что никакого секретного оружия иностранцам не передавалось, так как подобная торпеда у союзников уже была, а наши карты представляют собой перепечатку со старых английских карт, переведенных на русский язык. Когда адмирал А.Г. Головко вернулся из Кремля с доклада, он заявил нам: «Ваше счастье, что я не показал Сталину ваш акт и не назвал фамилий, а то бы вы все вылетели с флота». Сталин якобы сказал Головко: «Ваши эксперты ничего не понимают», — и приказал провести суд чести с привлечением Н.Г. Кузнецова и ряда других адмиралов.

Председательствовал на суде опять Говоров. Я отлично помню, как не только я, а все мы — друзья Николая Герасимовича в ГМШ — считали весь этот «суд» какой-то гнусной комедией, так как ни один из привлеченных к нему адмиралов ни в чем не был виновен. Ни одно «свидетельское» показание не говорило об их виновности. Создавалось неловкое положение. Надо судить, а вина привлеченных людей никак не доказывалась. В перерывах мы между собой просто издевались над судом и всем ходом процесса. Николай Герасимович держал себя с большим достоинством, ничего не просил и четко отвечал на невразумительные вопросы судей. Мы переживали за Николая Герасимовича и в то же время гордились его выдержкой и твердостью характера.