Шамиль Султанов - Плотин. Единое - творящая сила Созерцания

— Да, но почему же не все души счастливы?

— В этом повинно бессилие их в борьбе за добродетель: кто не стал божественным, не имеет божественной жизни. Только хорошие счастливы. Бедность и болезни — ничто для них, но они же — польза для плохих. Даже порок полезен, давая случай проявиться справедливости и возбуждая дух к добродетели. Зло как недостаток добра, по сути необходимый в материальном мире, служит в конечном счете целям Нуса.

— Но почему в таком случае существует несправедливость? Почему плохие правят, а хорошие им служат?

— Если хорошие люди подчинены плохим тиранам, то в этом повинно отсутствие в них мужественности. Кто без оружия, тот проигрывает вооруженным, и даже боги не сражаются за малодушных. Мир — арена борьбы, но в борьбе побеждают те, кто храбро сражается, а не те, кто трусливо молится. Человек не камень, который толкают. Зло и добро — следствия спонтанной воли человека, стоящего между богом и животным. Нельзя же порицать драму за то, что в ней выведены не только герои, но и рабы и косноязычные.

— Конечно, ведь эти персонажи также необходимы для целостной художественности драмы. Нельзя порицать и логос за то, что он создал так называемое зло, не желая, чтобы все было хорошим, ведь и художник на своей картине распределяет самые разнообразные краски. Логос, гармонически сочетавшись с материей, разнообразный в своем единстве, поставил каждое явление на соответствующее место, и то, что возникло, возникло таким, что ничто не может быть прекраснее его. Это особенно ясно видно, если мы будем иметь в виду не только данный момент, но и прошлое и будущее с его справедливым посмертным возмездием душам. Потому в этом чувственном мире и нет случайностей и ничтожностей. Все имеет значение для целого, подобно тому, как в мире эйдосов каждая часть есть все.

— Итак, каждое явление происходит разумно, даже разумнее, чем если бы физический мир был создан вследствие рассуждения. Наш мировой порядок, сообразный с Умом, таков, что, существуя без рассуждения Бога, он существует, как если бы в основе его лежало самое прекрасное рассуждение. Но как же оправдать всеобщий закон всеобщей борьбы?

— Живые, чувственные существа не вечны. И если они в свое время покидают мир так, что приносят пользу другим, например, животные идут в пищу людям, то где здесь основание для жалобы? И что такое смерть? Смерть — не уничтожение, а метаморфоза. Актера убивают на сцене, за кулисами он меняет костюм, чтобы выступить под новой маской…

…Наступила тишина, внезапная тишина Все стихло. Я услышал, словно кто-то вошел в зал. Евстохий? Я напрягся и хотел повернуть голову, но мне не удалось это сделать. Но зато я почувствовал, как быстро усилился жар. Ко мне никто не приблизился… Жажда, как я хочу пить… Но я опять словно куда-то лечу… Глаза Аммония… И я явственно слышу его тихий, прерывающийся, но по-прежнему ясный голос… Когда это было… И было ли…

— …Божественный Пифагор — величайший мудрец Эллады и искуснейший маг — первым принес эллинам знание о бессмертии души человека. Когда тело разрушается, душа вселяется снова в нарождающееся тело человека. И такое круговращение совершается в течение трех тысяч лет…

Но почему я не помню этого? Аммоний не говорил этого… И откуда вновь этот голос, и эти глаза… но лицо другое… И ночь…

— Все происходящее в этом мире снова и снова повторяется через определенные промежутки времени. Так говорю я, Пифагор из Самоса, сын Мнесарха из Тира. Некогда был я Эфалидом и почитался сыном Гермеса Трисмегиста. И Гермес предложил мне на выбор любой дар, кроме бессмертия, и я попросил оставить мне и живому и мертвому память о том, что со мной было. Впоследствии времени я вошел в Евфорба, был ранен Менелаем. И Евфорб рассказывал, что он был когда-то Эфалидом, что получил от Гермеса его дар, как странствовала его душа, в каких растениях и животных она оказывалась, что претерпела она в Аиде (пробыв там 216 лет) и что терпят там остальные души.

После смерти Евфорба душа моя перешла в Гермотима, который, желая доказать это, явился в Бранхиды и в храме Аполлона указал на щит, посвященный богу Менелаем, — отплывая от Трои, говорил он, Менелай посвятил Аполлону этот щит, а теперь он уже весь прогнил, оставалась только отделка из слоновой кости. После смерти Гермотима я стал Пирром, делосским рыбаком, и по-прежнему все помнил, как был сперва Эфалидом, потом Евфорбом, потом Гермотимом, потом Пирром. А после смерти Пирра я стал тем, кого знают как Пифагора из Самоса.