Александр Черешнев: Люди мужества

К сороковым годам авиация совершила рывок вперед. В небе появился бомбардировщик, выгодно отличающийся от старого ТБ-3. Он был с убирающимися шасси, закрытой прозрачным фонарем кабиной летчиков, а главное — у нового самолета были больше скорость, радиус действия и выше потолок.

Таким образом, четырехмоторный гигант с размахом крыльев 48 метров, громоздкой системой водяного охлаждения и крейсерской скоростью 140 километров в час оказался устаревшим. Но в первый период войны нам пришлось мобилизовать все средства борьбы, и ТБ-3 использовался в качестве ночного тяжелого бомбардировщика в битвах под Москвой, Сталинградом, в сражении на Курской дуге…

Мы подошли к машине с хвостовым номером «шесть». Ее экипаж был нам знаком еще по тренировочным полетам. У крайнего двигателя на стремянке стояли двое: совсем молоденький техник-лейтенант Алексей Плаксенко и кареглазый, среднего роста старший техник-лейтенант Александр Соловьев. Они доливали в радиатор антифриз — жидкость, не допускающую замерзания воды в системе охлаждения при сильных морозах. Стрелок-радист Ваня Меркулов уже зарядил свой кинжальный пулемет — один из трех крупнокалиберных пулеметов системы Березина, установленных на ТБ-3, и начал проверять радиостанцию РСБ-5.

В центре фюзеляжа высился плексигласовый колпак другой турельной установки. Башенный стрелок Феофан Дробушков протирал ее. В хвостовой кабине возле третьего пулемета укладывал патронные ленты воздушный стрелок Вася Устименко.

Соловьев оттащил стремянку от самолета и, прихрамывая, подошел ко мне, чтобы помочь подогнать подвесные ремни парашюта. В полку все знали, что старший техник отряда Александр Иванович Соловьев болен ревматизмом, постоянные боли в ногах мешали ему летать. Но он не считался с этим и не упускал возможности участвовать в боевых вылетах.

Командир отряда Трушкин принял рапорт Соловьева о готовности машины, обошел ее, посмотрел подвеску бомб.

— Сколько горючего?

— Под пробку! — ответил старший техник-лейтенант.

— Хорошо, — одобрил капитан. — Цель дальняя, и лишний килограмм не помешает.

На старте раздался выстрел, и наступившую темноту разрезал яркий свет зеленой ракеты. Вечернюю тишину нарушили хлопки запускаемых моторов, затем рокот и завывающий гул заглушил все звуки. Трушкин дал газ, и самолет, качаясь, пополз со стоянки по неровному грунту. Пасиченко стоял на мостике в передней рубке и, размахивая флажками, помогал летчикам выруливать машину. Я сидел за штурманским столиком у левого борта и наблюдал за взлетом кораблей полка. Из-под гигантских крыльев вырывались поднимаемые четырьмя винтами снежные вихри. Тяжелый бомбардировщик исчезал в облаке снега; только в конце летного поля из этого облака вспыхивали трехцветные аэронавигационные огни (АНО) — машина отрывалась от земли.

Наш ТБ-3 пробежал весь аэродром и над черными оврагами повис в воздухе. Мелькнула извилистая речушка Цна. Стрелка высотомера медленно поползла вправо по циферблату — 300, 400, 500… Я сличил карту с местностью и выключил свет в кабине. Моторы надрывнo гудели: гау-гау-гау…

Кругом темно. Только по звездам можно определить, где небо, где земля. Но чем выше поднимался наш корабль, тем лучше становилась видимость, глаз привыкал, и я уже начал различать крупные ориентиры. За рекой Медведица еще раз сличил карту с местностью, уточнил путевую скорость, рассчитал время прибытия к контрольному ориентиру и стал его ждать. Чем ближе мы подлетали к руслу Дона, тем напряженнее я всматривался в его берега. Мне хотелось рассмотреть, где немцы, где наши. Но, как я ни всматривался, увидеть почти ничего не мог. С высоты 2100 метров ночью видны были только вспышки артиллерийского огня, пулеметные трассы и взрывы бомб, сбрасываемых с невидимых для меня самолетов.

Мы развернулись на юго-запад. Я продолжал смотреть вниз. От сильного напряжения слезились глаза, и я с досадой смахивал рукавом комбинезона соленую влагу с лица. «Найду ли цель, поражу ли ее бомбами в первом вылете?» — все чаще мучили меня мысли. Как бы отгадав их, ко мне подошел Пасиченко. Он посмотрел на горизонт, сказал:

— Смотри, скоро наш лидер сбросит САБы, потом начнем бомбить.

И действительно, вскоре темный горизонт разрезал сноп света, сброшенные САБы (светящиеся авиабомбы) сначала как бы повисли, а затем начали опускаться, все ярче освещая железнодорожный узел — станцию Лихая. И тут же вспыхнули лучи вражеских прожекторов. Гитлеровцы открыли огонь из орудий зенитной артиллерии, в черное небо взлетали красные шары — снаряды автоматической пушки «Эрликон». Счетверенные пулеметные установки прошивали ночной горизонт трассирующими пулями.