Кирилл Хенкин - Охотник вверх ногами

«Выгнали папку!»

Да, работы у Вилли в последнее время было мало. Он разъезжал по Союзу с докладами, выступая в главных школах КГБ, в областных управлениях. Привозил из поездок подарки (вроде вырезанных Джеральдом Бруком шахмат, топориков с инкрустациями, всякую чепуху). В общем, снимал плоды закатного периода карьеры «полковника Абеля».

Именно в те годы его встретил на улице сподвижник академика Шмидта, знаменитый полярник-радист Эрнст Кренкель, приятель Вилли по службе в армии (там с ними служил еще народный артист СССР Михаил Царев). Кренкель писал в журнале «Новый мир»:

«Встретились мы в 1965 году, через сорок лет после того, как отслужили в отдельном радиотелеграфном батальоне. Свел нас случай. Однажды я шел с Кузнецкого моста на улицу Кирова и, проходя по Фуркасовскому переулку мимо здания Комитета государственной безопасности, увидел удивительно знакомого человека. На нем была модная шляпа с маленькими полями и зарубежный макинтош. Узнали мы друг друга сразу же, с первого взгляда.

— Здорово!

— Здорово, Эрнст!

— Ну, как дела?

Задал я этот традиционный вопрос, и даже как-то не по себе стало — идиотский вопрос! Сорок лет не видать друг друга и спросить, как дела! Это надо уметь!

— Ты что, на пенсии?

— Нет, работаю.

— А что ты делаешь? Где работаешь?

Мой друг показал большим пальцем через плечо на здание КГБ и сказал:

— Здесь работаю!

— Как же тебя занесло сюда?

— А я здесь работаю музейным экспонатом».

Экспонатом Вилли надеялся проработать до конца жизни. Неосторожно выбранный в молодости путь не принес ему счастья, но — думалось ему — хоть в роли «полковника Абеля» дадут пожить.

«Экспонат» Абель, не занимая высокого положения, пользовался некоторыми внешними проявлениями почтения и внимания, которыми полковника Вильяма Генриховича Фишера никто баловать не собирался.

Ведь карьеры он так и не сделал. Причин тому много.

Как в любом государственном учреждении — а в Советском Союзе все учреждения государственные — в КГБ до руководящих должностей редко дослуживаются. Большие начальники приходят, чаще всего, со стороны — из ЦК партии или комсомола. Теперь предпочтение отдается детям партийных боссов. Нелегалу же подняться до высших должностей особенно трудно.

Если учесть исключительные данные Вилли — знание языков, осведомленность в области техники и точных наук, блестящее знание фотографии и прочие умения, — карьеру его можно считать (возможно, именно из-за этого) исключительно неудачной. Ведь он же не был иностранным коммунистом или перебежчиком, которому не будут верить никогда. Он был сыном Генриха Фишера, старого большевика, «лично знавшего Ленина». И сам Вилли достаточно проработал в центральном аппарате в Москве, чтобы иметь право претендовать на нечто большее, чем должность «заместителя начальника отдела» и «экспоната».

Хотя эта полуработа имела приятные черты. С того момента, как из него решили сделать героя, он вне узкого круга начальников, немного третировавших его, пользовался проявлениями внимания. Он ездил не только по стране, но и в соцстраны. На моей памяти выезжал в Чехословакию, в Венгрию, два раза в ГДР.

В Венгрии он не только выступал перед офицерами разведки, но встречался с избранной агентурой. С восторгом рассказывал мне о своей беседе на конспиративной даче с каким-то высоким церковным чином.

Любимые его поездки были в ГДР, где его особенно охотно принимали. Во-первых, он хорошо знал Вольфа и Мильке, руководителей восточно-германской разведки. Вольфа он знал чуть не мальчиком. А в Восточном Берлине он был нужен как человек, отлично знающий Соединенные Штаты, один из главных объектов проникновения — через ФРГ — разведки ГДР.

После поездок ворчал: «Все хотят обратить в инструкцию! Каждую деталь просят повторить и записывают. Голову надо иметь на плечах! Хвастаются, будто они в Западной Германии как у себя дома. Западные немцы у них тоже, небось, делают, что хотят. Да и американцы!»

(Ворчал, но как он ценил эти поездки!)

Когда, после возвращения Вилли из Америки, его решили извлечь из нафталина и превратить в «доблестного советского разведчика», начали распространять («из хорошо осведомленных источников») слухи: «Абелю присвоено звание Героя Советского Союза! У Абеля открытый счет в банке! У Абеля роскошная квартира в высотном доме на Котельнической, нет, на Фрунзенской набережной!» Ему приписывали все, что должно поразить воображение зачуханного советского обывателя.