Виктор Андриянов - Архипелаг OST. Судьба рабов «Третьего рейха» в их свидетельствах, письмах и документах

Я сказал Зигфриду о снимке, который напомнил мне этот шахтный двор, сказал, не рассчитывая особо на ответ, просто, чтобы выговориться. Он вдруг остановился, словно ждал моих слов, мгновенно настроившись на эту же волну.

— И мне, и многим людям моего поколения стыдно за то, что происходило тогда в Германии, — негромко сказал он.

Ему было семь лет, когда Гитлер напал на Советский Союз. Через два-три месяца в их городке начали появляться русские. Мимо дома Орманнсов их гнали на шахту. На взгляд мальчишки все они были на одно лицо.

— Я смотрел на них и однажды, обратив внимание на их черные ноги, сказал матери: «Какие грязные эти русские».

Она неожиданно выругала меня и даже влепила затрещину:

— За все это немцам должно быть стыдно, — ответила она. — Русские голодают и на свои обмылки выменивают картофелины или ломтики хлеба.

Вот тогда я понял, почему мой отец, как и его напарники, берут с собой на смену большие «тормозки» — чем могли, они делились с русскими.

Налетел ветерок, и вязы зашумели о чем-то своем.

— Похоже, эти деревья — ровесники шахты, — сказал я Зигфриду.

Он покачал головой:

— Нет, отец как-то рассказал мне, что их посадили сразу после войны, когда русские уезжали домой. В память о своих товарищах, которые… здесь погибли перед самым освобождением.

Тогда в Гельзенкирхене фашисты расстреляли 11 «восточных рабочих», в соседнем Бохуме — 26, в Эссене — 35, в Дортмунде — более 200…

Имен их никто уже не знает…

«Прошу сообщить о моем сыне…», «Прошу рассказать о дочери…», «Помогите найти отца…». Так начинались тысячи писем, адресованных в Москву, в Комитет по делам репатриации. В 1955 году, когда комитет закрыли, эти письма с Кропоткинской, 7 перекочевали в Центральный архив Октябрьской революции — ныне Государственный архив Российской Федерации. Исследователи не часто обращаются к ним. А между тем тетрадные листочки «в линеечку» и «в клеточку», на обороте каких-то бланков, ведомостей, справок, к которым изредка подколоты открытки из немецких лагерей, обжигают и сегодня.

Чаще всего Москва отвечала на стандартных бланках, как Лавре Григорьевне Заяц в деревню Матевичи Гродненской области:

«Сообщаю, что военнослужащего Заяц среди убитых, умерших от ран и пропавших без вести не числится.

Если Вы имеете новые дополнительные данные о разыскиваемых Вами военнослужащих, то прошу их сообщить нам для продолжения поиска».

Нашлись такие документы в соседской семье, у Владимира Ильича Ковды. Он получил открытку из лагеря ПД PU 35 В от своего сына Михаила.

«Здравствуйте, дорогие родители, папаша и мамаша, тетя Гоня и доченька Машка, брат Петр», — писал в свою деревню Михаил Владимирович, остарбайтер № 2873. Он рассказывал о своей работе на барона, вспоминал, что видел Зайца Константина и Витю Зайца.

На этой открытке, вырвавшейся из неволи, дата — 8 сентября 1943 года. Как далеко еще на востоке, за Днепром, у Дона, на Кубани линия фронта! Только что освобожден Донбасс. И еще гремят на Запад эшелоны с новыми рабами рейха.

В те августовские дни 1943 года где-то сгинул Петя Пономарев. Мальчик восьми лет. Его родителей немцы угнали на окопы, сынишку они оставили у добрых людей на постоялом дворе при Киевском вокзале в Полтаве — ни родных, ни знакомых у них в этом городе не было, а брать ребенка с собой им не разрешили. С окопов родителей угнали в Германию, на родину они вернулись только после победы. Первым делом бросились в Полтаву, где оставили свою кровиночку. А там уже нет ни того постоялого двора — одни развалины, — ни тех людей. На письме, в котором рассказывается эта история, лаконичная пометка кого-то из сотрудников Управления по репатриации: «Нет».

Людям не верилось, что человек мог пропасть, как былинка, так что и следа никакого не оставалось.

«Не могу удовлетвориться Вашим бездушным ответом, — отвечала на отписку М. А. Калитьяк из Гудауты, Абхазия. — Мой муж Калитьяк Григорий Михайлович был арестован немцами в городе Львове 7 апреля 1944 года и отправлен в немецкий лагерь в Германии: Гросс Розен. В этот лагерь ему были посланы из Львова две посылки, следовательно, он там был зарегистрирован. Человек пропасть без вести не мог. Если он погиб у немцев, это должно быть выяснено. Если погиб после немцев — тоже. Поэтому прошу сообщить, что с ним сталось во всяком случае».

Наверное, автор этого письма по-своему права: человек не должен пропадать без вести. Не должен, но сколько же их пропало в пучине войны — людей армейских и гражданских, взрослых и детей, мужчин и женщин…