Лидия Осипова - Дневник коллаборантки

Масса событий. Во-первых, мы были приглашены в русский клуб для молодежи, устроенный все тем же Кириллом, девочками и еще одним замечательным пареньком — Славой П. И откуда они только такие берется! Оказывается, все это русские скауты или «Российские разведчики», как они себя именуют. Их работа далеко переросла чисто скаутскую и стала национально-политической, хотя они этого не хотят и не подозревают. Во-вторых, Колю возили читать доклад в школу, которая готовит пропагандисток для Власовской армии. Руководит ею какая-то голландка. И делает чудеса. Коля приехал в восторге. Понемногу эта загадочная Власовская армия начинает принимать более конкретные формы: Колю приглашал для переговоров о чтении лекций в школе пропагандистов некий полковник П., ведающий набором кадров во Власовскую армию. Коля познакомился со стариком Аскольдовым, и в восторге от этого знакомства, а я — с одним офицером-пропагандистом. Я о нем очень много слышала. Методы, которые он применяет при работе, как раз те самые, о которых мы много говорили с Колей и которые считали только нашим изобретением. Оказывается, и у других людей работа мысли шла в том же направлении. Совершенно непередаваемое ощущение, что ты не кустарь-одиночка, и что где-то есть еще такие же, как и мы. В газете были опять попытки немцев заставить нас говорить о том, что русская культура многим обязана немцам. Ничего из этой попытки не вышло. Мы весьма высокого мнения о немецкой культуре и, когда будем обладать действительно свободной печатью, не преминем принести этой культуре дань уважения. Теперь — нет: несвоевременно. И немцы отступились. Такой же, а может и еще больший отпор получили они, когда пытались начать в газете разглагольствования о том, как русские угнетали подвластные им народы. Газета до сих пор остается русской. Что будет дальше — неизвестно.

Одну мою статью редакция, вернее — эта барышня, забраковала. И дали мне почувствовать, что я могу больше вообще не беспокоиться писать. Я послала ее в Ревельскую газету. Там ее напечатали, а «Пресс Шпигель» перепечатала. Надо сказать, что это была одна из моих самых удачных антибольшевистских статей.

Появилась на горизонте М.Ф. Ее вывезли из Царского Села на мызу к латышскому крестьянину. Здесь же где-то и наш павловский городской голова и много еще других. Все это уже совершенно не интересно. Меня интересует теперь только Власовская армия.

Нам обещают работу во Власовской армии! Наконец-то работа без Куртов, Паулей, Фрицев и всех прочих симпатичных благодетелей! Большевики всё приближаются. Наши мальчики и девочки разработали подробнейший план переброски нас в Швецию на лодке или на плоту. Лодку предполагалось украсть у латышских рыбаков. И уже были намечены две для этой цели. Если бы не БоБе (немецкое учреждение по эвакуации — Гр.), то этот план был бы приведен в исполнение. Очень жалко расставаться со всеми ними. Они здесь остаются. Помоги им, господи.

Вчера Коля не ночевал дома. У меня ночевала одна из девочек. Старшая. Мы ни на минуту не сомкнули глаз и даже не ложились. Мы с нею очень много говорили на всякие, самые волнующие, темы. И, конечно, больше всего о большевиках и о борьбе с ними. С немцами, конечно, все уже кончено. А говорили мы под аккомпанемент выстрелов на еврейском кладбище. Мы решили, что это немцы пристреливают оставшихся еще в живых евреев. Невозможно передать наше состояние от такого предположения. И, вероятно, я никогда не буду уже в состоянии так говорить о демократии, о гуманизме, о непременном торжестве добра, как говорила тогда. И я видела, что она уехала на работу с глазами не такими безнадежными, какие у нее были, когда началось дьявольское действо на кладбище. Может быть, все это было и наивно и кустарно, но для молодой души это было то, что надо. И такие слова, которые мы теперь стесняемся произносить, вроде Мирового Добра и Милости Божией, они были на месте. И мне не стыдно.

Еще один решающий отъезд в нашей жизни намечен на 5-е июля. Молодежь почти не выходит из нашего дома. Немцы все тянут и тянут с оформлением армии Власова. Да, драться эта армия будет, как никакая другая в мире. Несмотря на всю свою паршивую интеллигентскую закваску — я своими руками повесила бы Розенберга и весь его штаб.

Сидим на узлах. Публика, не наши, а обыватели, паникерствуют страшно. Мы же совершенно спокойны. На фронте дела совершенно безнадежные. И все господа, которые работали на немцев не за страх, а за совесть, первые вопят о том, что на немцев положиться нельзя. И надо спасаться самим.