Михаил Филин - Мария Волконская - «Утаённая любовь» Пушкина

И тут в дом Волконских — Молчановых пришли беды.

В конце 1852 года Мария Николаевна узнала, что ее сестра Елена Раевская скончалась в Италии. Ей было всего сорок восемь лет.

Тогда же у Молчанова обнаружились признаки тяжелого заболевания. Нелли спешно собралась в дорогу и в начале 1853 года вновь отправилась с мужем в Россию. Она надеялась, что столичные доктора и лекарства помогут Дмитрию Васильевичу.

Княгиня Волконская, проводив дочь и зятя, погрузилась в глубокое отчаяние. «Теперь остается только желать, — писал И. И. Пущин Ф. Ф. Матюшкину, — чтоб не сбылось для этой бедной, милой женщины всё, что я предсказывал от этого союза, хотя уже и теперь ее существование не совсем отрадно» [939] .

Примерно в те же сроки Молчанов, «глава и хранитель семьи» [940] , был обвинен в получении крупной взятки от попавшегося на темных махинациях сибирского чиновника. Началось долгое и громкое судебное разбирательство.

Мария Николаевна не находила себе места. «Бедная старуха томится всё неизвестностью, но и с тем ужасно горюет, — сообщал Александр Поджио приятелю, — в минуты откровения или, лучше сказать, нравственного удушья, она рыдает и гов<���орит>: я причиной несчастья моей Н<���елли>, я одна, и каково мне жить!! Жаль ее, бедную, она страшно изменилась…» [941] Образ безутешной княгини настолько прочно врезался в память А. В. Поджио, что и спустя двадцать лет преследовал декабриста. «Нет! Не забыть мне слез твоей матери…» — горестно признавался он Михаилу Волконскому в 1871 году [942] .

Мучениям, казалось, не будет конца. Шло черепашьим шагом следствие, неуклонно и быстро прогрессировала болезнь Молчанова, волновалась его жена — горевала и бичевала себя Мария Николаевна…

В тогдашней переписке декабристов неоднократно встречаются упоминания о постигшем семейство Волконских несчастье. И что характерно: авторы писем, как правило, сочувствовали Нелли и при этом не слишком жалели княгиню Волконскую. Более того, почти всякий норовил бросить в нее камень поувесистее. Вот лишь несколько типичных эпистолярных фрагментов.

B. И. Штейнгейль — Г. С. Батенькову, 4 мая 1856 года: «О Молч<���анове> не стоит говорить. Жаль Нелиньку; пуще всего жаль этого гетерогенного соединения! Иначе и думать нельзя, что это случилось при содействии „лукавого“. Дивить нечего: где чуть надмение — он тут!» [943]

И. И. Пущин — Н. Д. Фонвизиной, 11 июня 1856 года: «Всё очень плохо, и кажется, нет исхода! Вот тут такой fatum [944], что и ты, друг сердечный, не разгадаешь. Однако, пожалуйста, повидай Нелиньку — и взгляни на простоту М<���арии> Н<���иколаевны>. Прежде она этим не отличалась. Мрачно об ней иногда думается. Нелегко ей в этой драме…» [945]

C. П. Трубецкой — З. С. и Н. Д. Свербеевым, 4–5 апреля 1857 года: «Крепко соболезную я о Нелиньке, да и старика мне жаль. Не наказание ли здесь за гордую самоуверенность, отвергшую Промысел в судьбе человеческой?» [946]

Грустно, право, читать такие строки: ведь даже Иван Иванович Пущин, «Большой Жанно», фактически слился с толпой обвинителей и не сумел удержаться от колкостей в адрес княгини…

Развязка ужасной истории произошла уже в новое царствование. Как пишет О. И. Попова, Молчанову «пришлось искупить все ошибки и заблуждения молодости: прикованный к креслу, с парализованными ногами, впавши перед смертью в сумасшествие, он умер в 1857 году, находясь под судом» [947] . К сказанному следует, однако, добавить, что продолжавшееся судебное разбирательство о злоупотреблениях Молчанова завершилось полным оправданием усопшего мужа Нелли.

Такой итог расследования малость утешил Волконскую. Теперь Марии Николаевне хоть было что ответить лицам, которые укоряли ее в том, что она насильно выдала дочь замуж за проходимца.

Мздоимцем Дмитрий Молчанов, как выяснилось, не был — однако и счастья своей жене он так и не принес.

И этого княгиня Волконская себе никогда не простила.

Поглощенная семейными делами, Мария Николаевна все же не забывала о Пушкине.

Однажды она даже доверила бумаге любопытный комментарий к пушкинским стихам — уточнила историю создания «Демона». В письме к Д. В. Молчанову от 23 октября 1850 года княгиня, упомянув о нелюбви С. Г. Волконского к ее брату, Александру Раевскому, поведала следующее: «Он зовет его демоном, говоря, что Пушкин тоже называл его так, зная его очень хорошо (тогда как мой брат сам подал мысль поэту об этих стихах, желая прослыть демоном в глазах одной дамы, которой нравилась мысль обратить его в истинную веру)» [948] .