Татьяна Луговская - Как знаю, как помню, как умею

Так и запомнился мне Алеша Попович голубым красавцем, верхом на белом коне и весь в золотых искрах. Был он очень хорош, но все-таки задумавшийся добрый Никитыч со своей таинственной удочкой нравился мне больше.

Илья Муромец — тот был не в счет, тот был как бы на покое. Он уж слишком интересовался своими пчелами и рассказами, а вот Добрыня Никитыч стал на всю жизнь моим тайным героем, и творителем этого героя был мой брат Володя.

Я любила рисовать. Кроме разных картинок, я рисовала бумажные куклы, вырезав их, и наряжала в бумажные платья.

Когда меня спрашивали перед очередным праздником, что мне подарить, я неизменно отвечала: альбом для рисования, цветные карандаши и краски.

Подарки клали на стул около кровати ночью, когда я спала.

Помню мучительное напряжение и желание не заснуть и подкараулить маму. Иногда удавалось не спать до той минуты, пока щель в двери не увеличивалась и в светлой полосе показывался силуэт мамы, но в момент ее продвижения к моей кровати я все-таки засыпала. Ни разу я не могла увидеть водружение подарков на мой стул. Но ночью или под утро, когда было еще темно, мне случалось просыпаться…

Темно. Нина тихо спит на своей кровати. Темно, но чувствую, что подарки уже лежат. И начинаешь шарить рукой. Боже мой, как много, целая гора! Внизу что-то длинное и плоское… Неужели большой альбом? Какие-то коробочки, всегда неузнаваемые, всегда другой формы, чем ожидаешь, чем были в прошлый раз. Ну уж сейчас-то я зацепила краски, это определенно краски. Крышка имеет три отделения, сомнений нет, краски подарены! И тут же моментально, после вспышки счастья, сон обрушивается и накрывает меня с головой…

А утром, еще в постели, все начинаешь разглядывать заново, и все оказывается наоборот. Длинное и плоское — это картонка с кукольной посудой, а альбом для рисования переплетен в холст, а я думала, что это игра, а краски не краски, а цветные карандаши, словом, все заново.

Но нужно скорее вставать, потому что на столе за утренним кофе будут лежать еще разные «подарки — добавки»: булочка от Лизы и что-нибудь от няни и от фрейлейн, и еще раз от мамы. Словом, очень много счастья…

Мне нравилось рисовать огонь и снег. Тепло и холод. Уют дома и зимнюю улицу.

Я рисовала домик с большой, открытой настежь (вопреки всем зимним правилам) дверью. В доме пылает печка. А на улице снег, сугробы и дети катаются на коньках и санках. К сожалению, как бы велика ни была дверь, кроме пылающего огня, в ней ничего больше не помещалось: ни няни, ни Тани, никакого другого человека. И все-таки этот мотив я повторяла бесчисленное число раз и мучилась муками творчества. Как нарисовать белый летящий снег на белой бумаге? Как нарисовать, чтобы в доме было тепло, несмотря на открытую дверь? Как нарисовать, чтобы даже было весело? Какого цвета должен быть дым? Как нарисовать пылающий очаг?.. и т. д.

Я трудилась и, как мне казалось, достигала совершенства. Но приходил Володя и говорил, что в доме у меня пожар, а не топящаяся печка, и что нужно срочно вызывать пожарных. Я очень огорчалась и начинала все рисовать заново…

Однажды, долго листая и разглядывая мой альбом, Володя сказал голосом, закрывающим детство:

— Довольно, хватит, тебе пора начать учиться рисованию, я сам буду тебя учить. — И смелой рукой, почти не отрывая карандаша от бумаги, нарисовал мне два римских профиля — женский и мужской. Дама была в кудряшках, господин в шлеме. Римские профили, корабли всех видов и систем, собак и котов на крыше он рисовал в совершенстве. Вообще Володя рисовал очень своеобразно, лаконично и с большой легкостью. Этот врожденный дар он совсем не развивал, а пользовался им всю жизнь в минуты рассеянности или для выражения смешного…

Итак, в моем альбоме появились два римских профиля, которые мне велено было копировать. Я копировала. Я даже сделала некоторые успехи, и носы у моих профилей перестали напоминать нянины полусапожки, а глаза тоже отдаленно начали напоминать глаза, а не чердачные окна. Мне очень хотелось угодить Володе…

Следующий урок был посвящен собакам. С не меньшей выразительностью и легкостью Володя нарисовал несколько собак разных пород. Тут дело у меня пошло ловчее, чем с римлянами, но собачьи ноги мне решительно не удавались. Я вышла из положения и закрыла ноги собаки низеньким заборчиком. Брат издевался надо мной, но все же мы перешли к изучению котов на крыше. Дальше котов наши занятия не двинулись… То ли Володе надоели эти уроки, то ли я, соскучившись без огня и снега, снова вернулась к своему излюбленному мотиву… Сейчас, вспоминая свои картинки, я думаю, что дома у нас всегда топились печки, а за окнами всегда (как мне казалось) шел снег, и мне это нравилось больше всего на свете, а коты и римские профили мне не нравились, и рисовать их я так и не научилась.