Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем

Света подошла ко мне сзади и тихо сказала:

— Здесь нельзя быть такой эмоциональной, опять все обратили на тебя внимание.

— Света, я прошу: больше ни о чем меня не предупреждай и ничего не советуй мне больше. Ладно?

На вечерней проверке я увидела начальницу — Ш. Эта дама явно заигралась в существо, якобы наделенное властью. Ей и впрямь казалось, что у нее много власти. Она не предполагала, что выглядит глупо с ее надменной манерой и отвратительно высоким, громким голосом. Но все женщины стоят по струнке, у всех ответственные лица, все подобострастно заглядывают ей в глаза. Только седая женщина с добрым лицом, которая мне понравилась в столовой, была спокойной.

Начальница Ш. сделала ей замечание:

— Как вы стоите?

И вдруг как заорет:

— Прямо стоять надо! Прямо!

Но ведь добрая женщина имеет преклонные годы, и спина у нее при всем желании не может уже выпрямиться.

А начальница Ш. орет:

— Выйти из строя! Встать прямо!

До чего же голос у нее визгливый!

Добрая женщина вышла из строя и спокойно сказала:

— Не могу я прямо.

— На место, — визжит Ш.

Наташа хотела мне что-то сказать, но Ш. провизжала:

— Разговорчики!

Ну маразм! Ну маразм!

Легли спать, шепчемся с Наташей.

Кто-то делает замечание:

— Хватит шептаться-то, хватит!

— Но мы тихо, — говорит Наташа.

— Нельзя! — зло запрещает другой голос.

Хорошо, что здесь свет можно выключать и не видеть эти рожи, которые исчезли в темноте, слава Богу.

— По-моему, это ад, — довольно громко сказала я, на что Света закашляла.

Утром проверка и опять этот несносный голос начальницы, которая распределяет работу.

Свету, меня и Наташу определили убирать кабинеты начальников Бутырки.

Света обрадовалась:

— Это нетрудная работа.

Наташа говорит:

— Я хочу карцер убирать.

— Зачем? — спрашиваю.

— Там, в карцере, один человек сидит.

Помолчали.

— Ее-то мне и надо повидать.

— За что ее наказали?

— Подралась в камере с курухой.

Опять помолчала и вдруг совсем тихо сказала:

— Я ее очень люблю, Валя.

Повернулась и пошла к выходу.

А Света щебечет:

— Валя, ты просила меня не советовать, но как я могу не предупредить тебя о том, что там много соблазнов.

— Где?

— В камерах. Тьфу ты, черт, — в кабинетах, которые мы идем убирать. Ум съехал с этими проклятыми камерами.

— Не только у тебя… Какие же там соблазны?

— Сама увидишь.

И тоже направилась к выходу.

В кабинетах начальников действительно оказались соблазны: чай, конфеты, печенье, в иных — бутерброды оставались, но самый главный соблазн — телефон.

Так хочется позвонить домой!

Нельзя.

Кабинеты маленькие, но их много, и мы с Наташей с непривычки устали быстро: засиделись, залежались в камерах-то. Света говорит:

— Не торопитесь, девочки. Не надо торопиться, а то еще работу дадут.

Света открыла дверь очередного кабинета:

— Вот мой любимый кабинет. Кабинет начальника В. Этот В. просто душка.

Наташа нахмурилась:

— Пошел твой душка к едрене-фене.

И увела меня в другой кабинет.

— Пусть она кайф словит в кабинете своего душки. Вот что хотела тебе рассказать, Валентина. Как ты думаешь, в кабинетах есть микрофоны? Нас могут подслушать?

— Могут.

Она взяла меня за руку и увела в коридор.

— Да, Валя, я влюблена в женщину. Получилось так, что ее привели в нашу камеру. Оказалась она «многократкой». Не доглядели те, кто распределял. Рядом со мной место было свободное, знаешь, там, внизу, у самого окна, далеко от всех. Она мне доверилась, рассказала, что в третий раз сидит. Я у нее все про зону спрашивала. Она говорит, что там не страшно и не так противно, как в тюрьме. Потом… Потом стала учить меня массажу. Ну, и вот… Как-то так само собой получилось, что она стала трогать меня… ну, знаешь… понимаешь?

— Да.

— И со мной случилось то, что никогда не получалось с мужчинами. Понимаешь?

— Да.

— Потом… Потом попросила поцеловать ее. Я поцеловала, и мне было очень хорошо. Потом… Потом она стала часто просить ласкать ее. Знаешь, Валя, мне нравилось доставлять ей удовольствие. Она такая женственная. Я более мужественная и по характеру, и по внешности.

— Нет, Наташа, ты была очень женственной.

— Теперь мне больше нравятся мужские повадки, — улыбнулась Наташа. — Я не могу без нее. Я люблю ее. Я тебя очень прошу, пойдем со мной убирать карцер. Мне одной будет трудно. Я не смогу с ней расстаться. Не отвечаю я за себя, могу натворить глупостей. Я больше не увижу ее, ведь мы с ней окажемся в разных зонах, потому что «многократки» отбывают срок не вместе с нами, кто в первый раз осужден, а в других местах. Я прошу тебя, Валя, пойдем со мной… Пойдешь со мной работать в карцер?