Александр Колмогоров - Мне доставшееся - Семейные хроники Надежды Лухмановой

Скорый, но неправый суд выездной сессии ВКВС СССР в составе трёх бригвоенюристов — Кандыбина Д. Я. (председатель), Китина И. Г., Калашникова С. М., военюриста Кондратьева И. П. и прокурора Лилова состоялся уже 11 сентября и продолжался, судя по протоколу заседания, всего… 15 минут! Подсудимый нашёл в себе силы (после 354 суток заключения) отказаться от показаний предварительного следствия и признал, что должен нести ответственность наряду с другими сотрудниками разведотдела лишь за недостатки в работе.

Это заявление посмевшей не раскаяться жертвы только озлобило выездных опричников. К трём статьям обвинения Н. Лухманову добавили четвёртую (58–7 — вредительство), лишили звания капитана и… приговорили к немедленному расстрелу с конфискацией личного имущества. Акт о приведении в исполнение высшей меры наказания до сих пор хранится в Особом архиве № 1 спецотдела НКВД СССР в Москве (лист 135, том 9).

Не пройдёт и двух месяцев и в Лефортовской тюрьме Москвы, уже после разгрома японцев у озера Хасан в Приморье, скончается от побоев и бывший командующий Дальневосточным фронтом маршал В. Блюхер…

Жестокий приговор Николаю Лухманову повлёк за собой репрессии советской власти и в отношении ближайших его родственников, чего не позволяли себе русские государи уже со времён императрицы Елизаветы Петровны! В августе 1938 года во Владивостоке были арестованы Ксения и Григорий Гольдберги. Их 8-летняя дочь попала в детский дом.

Из воспоминаний Ксении Дмитриевны:

…Камера была небольшая — приспособленное чердачное помещение без окон. Свет падал лишь из застеклённого люка крыши. Кроме меня, здесь оказались четыре жены командиров, жена следователя, жена врача, женщина из местных, имевшая связь с Харбином, и буфетчица с парохода.

Нина Сергеева, научный сотрудник Дальневосточного отделения АН СССР, сидела почти год. На первых допросах её систематически избивали. В полусознательном состоянии она подписала «нужные» следователям протоколы, оговорив не только себя, но и ряд коллег, о чём очень переживала. Вскоре её увели, и больше ничего о ней я не слышала…

Меня каждый раз убеждали сознаться в шпионской деятельности и связях с братом — врагом народа. Так как признаваться было не в чем, три следователя устроили мне «карусель». После нескольких суток бессонных домогательств я потеряла сознание. При врачебном досмотре выяснилось — я беременна. Вызовы прекратились, но начались мытарства по камерам.

За 8 месяцев их было семь. В одной из них, бывшей церкви, я насчитала больше ста несчастных. Несколько раз в полной тишине мне довелось слушать главы из романа Золя «Дамское счастье». Их читала заведующая библиотекой — «шпионка», воспроизводя текст по памяти, почти слово в слово.

За мной стала ухаживать наша староста, врач детской больницы, арестованная вместе с мужем, командующим дальневосточной авиацией. Из-за холода началось воспаление среднего уха (правого и левого). После безумной боли в ушах и страшного шума в голове вдруг полная тишина. Я оглохла. Слева от меня на нарах лежала молоденькая полька, справа учительница английского языка, с которой мы работали в одной школе. Отёчность до неузнаваемости изменила её лицо. В одну из ночей она и умерла рядом со мной.

Меня как-то подлечили в тюремной больнице. Но начали шататься зубы, мучил фурункулёз. После долгого перерыва вызвали на допрос, но повели через подвал. Стало страшно, мелькнула мысль — на расстрел… Но обошлось. За месяц до срока перевели в тюремный «роддом» с девятью койками и… парашей в углу! Почти все русские женщины здесь были жёны китайцев. Нас и кормили лучше благодаря им, так как поварами здесь были заключённые китайцы.

Я немного окрепла, постепенно вернулся и слух. Только благодаря врачу-заключённому я благополучно родила 1 апреля 1939 года девочку, назвав её именем матери — Верой. Перенесла послеродовой сепсис. Молока у меня не было, и ребёнка пришлось кормить смесью из детской кухни, разогревая её на свечке.

Пришло лето. Нас с детьми начали выводить на какую-то лужайку. Конечно, мы радовались солнцу, воздуху, зелени. Но Верочка заболела токсической диспепсией и стала погибать, но Бог спас!

И вновь допрос — мне дали прочесть отдельные места из протоколов следствия отца и брата. И тот и другой признались в контрреволюционной деятельности… [870] Из семейного архива автора.