Константин Феоктистов - Зато мы делали ракеты. Воспоминания и размышления космонавта-исследователя

Наша семья жила в Воронеже, на окраине города. Отец работал главным бухгалтером и читал лекции на бухгалтерских курсах. Мои родители, как и все тогда, едва сводили концы с концами. Помню, отец часто до полуночи засиживался за письменным столом, щелкал на счетах, и эти звуки сопровождали мой сон. Уже став взрослым, как-то у него поинтересовался, почему приходилось так много работать. Он рассказал, что сотрудники бухгалтерии были ненадежными, неквалифицированными работниками, допускали множество ошибок (это в бухгалтерском-то деле!), и ему постоянно приходилось практически все перепроверять и пересчитывать.

Мама окончила курсы медицинских сестер, но работала нерегулярно. Слишком много забот доставляли ей мы, сыновья, особенно я: часто болел. Я был у отца и матери любимчиком (младший!). Правда, делами моими и увлечениями никто особенно не интересовался. Не потому, что родителям это было безразлично, а потому, что все их время, вся их энергия уходили на то, чтобы прокормить нас и хоть как-то одеть.

Мой брат Борис старше меня на четыре года. Учился он так себе, вечно где-то пропадал. Я, наоборот, хорошо учился, много читал. Мать меня чуть ли не силком выгоняла на улицу, погулять. С братом мы хоть и были друзьями, но часто ссорились, дрались, правда, быстро мирились. Он был веселым и контактным. А я не такой. Наша мальчишеская компания в свободное время где-нибудь бродила: то пешком, то ездили на велосипедах по окрестностям или на нашу речку Воронеж — купаться. По дороге он, а иногда и я (учился у него), рассказывали сочиненные тут же на ходу истории о приключениях и путешествиях. Когда ему пошел шестнадцатый год, начала ощущаться разница в возрасте, у Бориса появились другие интересы: знакомства с девочками, танцы, он начал от меня отдаляться, отношения наши стали сходить на нет.

В 1939 году, когда он уже заканчивал девятый класс, в школу приехал агитатор из артиллерийского училища. Сильное он, видно, произвел впечатление: в гражданском, хорошо одет, ладное пальто, в шляпе: хорошо в армии живут командиры! И имел успех: после окончания девятого класса чуть ли не все мальчишки их класса (сумасшедшее дело!), и Борька тоже, ушли из школы и поступили в Сумское артиллерийское училище. Выпустили их, девятнадцатилетних, лейтенантами 11 июня 1941 года, за десять дней до начала войны. Назначение он получил в Западный военный округ. Написал нам об этом с дороги, и больше о нем мы ничего не знали до конца войны. Только после войны в ответ на бесчисленные запросы получили извещение: Борис Петрович Феоктистов пропал без вести на Западном фронте в сентябре 1941 года. Но боюсь, что это была просто отписка.

У меня был еще один брат — сын мамы от ее первого брака — Сашка, добрый, очень сильный и крутой парень. Мы-то с Борькой были еще маленькие, крутились около дома, а он был уже большой, с мальчишеской компанией, которая пробралась в какой-то ларек и попалась с поличным. Сашка взял вину на себя и загремел в Сибирь. Несколько раз убегал, добирался до Воронежа, здесь его опять хватали и отправляли назад. Наконец ему надоело бегать, он овладел профессией экскаваторщика и уже перед войной законно вернулся домой, окончил курсы, получил права водителя и был призван в армию. С первых дней войны Сашка был на фронте, попал в окружение, в плен, но, как и раньше, сумел удрать, перешел через линию фронта, но не явился в первую же воинскую часть: понимал, что его в лучшем случае посадят, а в худшем — просто поставят к стенке. Сумел добраться до Воронежа: рассчитывал на маму — она была еще и общественным деятелем. Она сама привела его в военкомат, все обошлось благополучно, и его просто вернули на фронт. И от него мы больше никакой весточки не получили. Уже после войны встретил как-то одного из его товарищей, который рассказал, что в последний раз Сашку видели на Курской дуге — он был военным водителем грузовика.

Когда началась война, мне было 15 лет. Помню, 22 июня слушал по радио речь Молотова; дома, кроме меня, — никого. Был совершенно уверен: «Какой дурак! Сотрем мы этого Гитлера в порошок в два счета. Хорошо бы на фронт как-нибудь попасть, пока война не кончилась». Война не кончалась. Занятий в девятом классе уже не было. В словах «наши отступают» сосредоточивался, казалось, весь смысл жизни тех дней. Еще летом в городе объявили запись в истребительные батальоны: ловить парашютистов-диверсантов. Мы с приятелями тоже пошли записываться. Но меня не взяли — не комсомолец. Куда деваться, пришлось подать заявление в комсомол (а до начала войны мучился — как бы от этого дела увернуться!).