Раиса Кузнецова - Унесенные за горизонт

― Нехорошо, ― сказала Екатерина Васильевна, обращаясь к девочкам, которые держали словарик, ― надо было это сделать не тайно, а совместно. А циник ― это человек, для которого нет ничего святого. Уверена, что Рая это знает!

В двадцать втором году я влюбилась в Васю Минина.

В восемнадцать он стал секретарем партийной организации железнодорожников, в которой состояли очень взрослые люди ― маститые машинисты, кондукторы, дежурные по станции. Но он не кичился, не напускал важности, танцевал на клубных вечерах и пользовался огромным успехом у поселковых девочек.

Познакомилась я с ним в Бирюлевском драмкружке, которым руководил артист Малого театра Сафонов.

Мы подружились, и так крепко, что, когда Василия направили учиться в «свердловку», я стала получать из Москвы длинные, приводившие меня в трепет и восторг «поучающие» письма; чтобы не ударить лицом в грязь, отвечала со всей присущей мне в то время «эрудицией и остроумием». На выходные Вася приезжал домой, мы виделись, но переписке это не мешало.

Мои родители были религиозны и заставляли посещать поселковую церковь. Была она пристроена к одноэтажному деревянному зданию железнодорожной школы и имела лишь алтарь и небольшое при нем помещение. В дни богослужений стены, отделявшие церковь от школы, раздвигались. По большим праздникам присоединяли три учебных класса, куда набивалось чуть ли не полтысячи народу. Выполняя предписание «об отделении церкви от государства», раздвижные стены заложили кирпичом. Теперь здесь едва помещались двадцать человек. Местный священник перестал совершать службы и выполнял только «требы».

Вместо того чтобы дождаться самоликвидации церкви, парторганизация приняла решение ее закрыть. Молодому коммунисту Петрову было поручено залезть на крышу и снять крест. Собралась толпа, комсомольцы радостно гоготали. Я, видя поблизости суровое лицо отца и плачущую маму, не смеялась, но в душе была довольна. Веселил сам процесс; смеялись и улюлюкали, когда по косогору бежала женщина с распущенными черными волосами; осыпая проклятьями сына, ломавшего крест, она приблизилась к нам ― и все замолчали. И партийцы, и комсомольцы. А потом крест упал на землю. К нему медленно подошел мой отец, молча поднял, поцеловал и передал рядом стоящему. Большой, тяжелый крест поплыл по кругу, его истово целовали и передавали дальше, вызывающе глядя на кучку партийцев и комсомольцев.

― Может, Рая, ты тоже комсомолка? ― уже дома тихо спросил отец.

О том, что я состояла в школьной ячейке, домашние не знали. Сознаться же сейчас, когда отец разъярен, ― тем более невозможно. И я, как евангельский Петр от Христа, отреклась от комсомола. Предательство жгло меня, и наутро я поспешила рассказать о нем Васе

― Порывать с родными не стоит. Мест в интернате все равно нет, а школу окончить надо.

Инициативная группа верующих, где отец был заводилой, написала петицию правительству; в ней, сославшись на декрет «Об отделении церкви от государства», по которому не разрешалось закрывать церкви, если имелись двадцать человек, желающих содержать ее за свой счет, потребовали восстановить справедливость. С положительной резолюцией Ленина бумага попала к Рыкову и Смидовичу, и отец был в числе тех, кто ездил к ним на прием. Местной власти было дано указание отвести участок для строительства новой церкви и кладбища при ней. Новый батюшка, окрыленный высоким заступничеством, проявил такую расторопность, что летом 1923 года строительство уже шло вовсю [3] Наш клуб, закрытый на ремонт, явно отставал в темпах и открылся только под новый 1925 год. С. М. Буденный, приехавший на его открытие, очень удивлялся, что строительство церкви и дома при ней сильно обогнало «простой ремонт культурного очага», и журил поселковых партийцев за то, что не сумели предотвратить «взрыв религиозного фанатизма»... .

Незадолго до Нового года мы репетировали забавный водевиль. Вася играл роль мужа, я ― жены. С репетиции мы ушли раньше других, и тут впервые он взял меня под руку. Горячая волна накрыла сердце, я прижалась к нему. Он обнял меня и стал целовать. Я отбивалась, говорила, что между друзьями такого не должно быть.

― Глупышка, ― отвечал он между поцелуями, ― наше желание быть только «друзьями» ― ерунда! Дружба с девушкой ― невозможна. ..

И я не возражала. Он целовал меня, и я уже отвечала ему, и слов мы больше не произносили. Так ходили до полуночи от товарной станции до моего дома и не могли расстаться.