За время трехнедельного пребывания во Фреснуа это было единственное, хотя и очень важное, сообщение, которое я передал по своей мощной системе связи. Теперь, когда моя деятельность обрела такую ценность, артиллерия вывела из строя почти все мои установки. Сам я сидел под огненным колпаком, как пойманная мышь. Оказалось, что сооружение этого сборного пункта донесений не имело смысла; пункт получился сверхцентрализованным.
Благодаря этой поразившей меня догадке я вдруг понял, почему с некоторых пор по стенам били пули, пущенные с такого близкого расстояния.
Едва мы осознали, какие большие потери понес полк, как обстрел возобновился с удвоенной силой. Книгге стоял на верхней ступеньке последним, когда громовой удар возвестил, что англичанам удалось шарахнуть по нашему погребу. Благодушного Книгге увесистый камень ударил по загривку, но больше он не потерпел никакого урона. Наверху же все было разбито вдребезги. Дневной свет проглядывал к нам сквозь два велосипеда, прижатых ко входу штольни. Присмиревшие, мы переместились на нижнюю ступеньку, но глухие толчки и грохочущие камни убеждали нас в ненадежности нашего убежища.
Чудом еще работал телефон; я представил начальнику дивизионной службы связи наше положение и получил приказ перебраться вместе с людьми в близлежащую санитарную штольню.
Мы упаковали самое необходимое и вознамерились покинуть штольню через второй, пока еще уцелевший выход. Хотя я не скупился на приказания и угрозы, люди из телефонной роты, мало приспособленные к бою, так долго копались, не решаясь выйти из-под защиты штольни на открытый огонь, что и этот выход, размолотый снарядом, рухнул. К счастью, никто не пострадал, только жалобно взвыла наша маленькая собачка, и с тех пор мы ее больше не видели.
Рывком отбросив велосипеды, загораживающие выход из погреба, мы на четвереньках переползли через груду развалин и сквозь узкое отверстие в стене выбрались наружу. Не тратя времени на рассматривание тех невероятных изменений, которые претерпела местность всего за несколько часов, мы помчались к выходу из деревни. Едва последний выскочил из ворот, как в дом уже снова угодил мощный снаряд.
Пространство между деревенской околицей и санитарной штольней было опоясано кольцом заградительного огня. Легкие и тяжелые снаряды с ударными, дистанционными и замедленно действующими взрывателями, неразорвавшиеся снаряды и шрапнель сливались друг с другом в бешеное действо, дикое для зрения и слуха. Посреди него, огибая справа и слева адский котел деревни, продвигались отряды подкрепления.
Во Фреснуа земляные столбы вышиной с колокольню ежесекундно следовали один за другим, стремясь перещеголять друг друга. Как по волшебству, дома поочередно проглатывались землей; обрушивались стены, срывались фронтоны, и оголенные стропила летели на воздух, размалывая соседние крыши. Над белесыми испарениями плясали тучи осколков. Глаза и уши, как зачарованные, были прикованы к этой круговерти уничтожения.
В санитарной штольне мы провели еще два дня, страдая от тесноты, так как, кроме моих людей, в ней помещались еще два батальонных штаба, сменные отряды и неизбежные «отставшие». Толкотня у входов, где люди кишели, как пчелы перед летками пчелиного улья, не могла остаться незамеченной. Вскоре по полевой дороге, проходившей мимо деревни, снаряды хлопали уже каждую минуту, настигая бесчисленных жертв, так что крики, подзывавшие санитаров, не умолкали. Из-за этой проклятой пальбы я лишился четырех велосипедов, которые мы оставили около входа в штольню. Скрученные в какие-то немыслимые конструкции, они улетучились невесть куда.
Перед входом, застывший и молчаливый, завернутый в свою плащ-палатку, все еще в роговых очках, лежал командир восьмой роты, лейтенант Лемьер, принесенный сюда его людьми. Пуля попала ему в рот. Его младший брат через несколько месяцев погиб точно от такого же ранения.
30 апреля я передал дела своему преемнику из сменного 25-го полка, и мы двинулись на Флер – сборный пункт первого батальона. Оставив слева известковый карьер «Ше-бон-тан», изрытый глубокими воронками, мы, радуясь от души чудесному дню, шли, не торопясь, через поле в Бомон. Взор снова наслаждался красотой земли, наконец-то избавившись от невыносимой тесноты затхлой штольни, и легкие пьянились ласковым весенним воздухом. Оставив грохот пушек позади, мы могли сказать:
Свой день Создатель сотворил
Для высших радостей, не для сраженья.
Читать дальше