Эрнст Юнгер - В стальных грозах

Здесь мы по вечерам, – у каждого под сиденьем двадцать пять боевых патронов, – собирались на часок поболтать. Компанию мне составляли оба ротных офицера, Хамброк и Айзен, и я смею думать, что в этих подземных бдениях нашего кружка, всего в трехстах метрах от врага, было что-то оригинальное.

Хамброк, по профессии астроном и большой любитель Гофмана, длинно рассказывал о своих наблюдениях за Венерой, которая якобы в своем исконном блеске с Земли никогда не видна. Он был маленького роста, тощий как спица, рыжий и с лицом, усеянным желтыми и зеленоватыми веснушками, поэтому ему и присвоили прозвище «маркиз Горгонзола». За годы войны он приобрел своеобразные привычки, например, целый день спал, а оживал только к вечеру, и частенько в полном одиночестве, как привидение, бродил перед немецкими или английскими окопами. У него была также сомнительного свойства манера тихо подкрадываться к часовому и у самого его уха внезапно запускать сигнальную ракету якобы для проверки храбрости. К сожалению, для войны его здоровье было слабоватым, поэтому и погиб он от пустячного ранения, вскоре полученного при Фреснуа.

Айзен был таким же низкорослым, но упитанным, и, поскольку он вырос в семье переселенца в теплом климате Лиссабона, постоянно мучился простудой. По этой причине он кутал голову в большой, в красную полоску носовой платок, который накидывал поверх стальной каски и завязывал узлом под подбородком. Кроме того, он любил обвешивать себя оружием: так, помимо винтовки – с ней он никогда не расставался – у него отовсюду торчали разные ножи, пистолеты, гранаты, а за пояс был засунут фонарь; поэтому, столкнувшись с ним в окопе, сперва можно было подумать, что видишь перед собой некое подобие армянина. Какое-то время он еще носил в карманах брюк лимонки, пока однажды вечером из-за этой привычки с ним не случилась одна неприятность, вызвавшая у нас бурное веселье: как-то раз он рылся у себя в кармане, чтобы достать оттуда курительную трубку, запутавшуюся в кольце лимонки, отчего у той сработал спусковой механизм. Внезапно раздался хорошо знакомый, приглушенный треск, за которым последовало длящееся три секунды тихое шипение сгорающего запала. Пытаясь в панике вытащить эту штуковину, чтобы зашвырнуть ее за край укрытия, он до такой степени запутался в кармане собственных брюк, что давно был бы разорван на куски, если бы не сказочное везение, ибо как раз этот патрон и не сработал. Почти без сил и в холодном поту, он никак не мог поверить, что остался жив.

Для него это была только отсрочка, потому что и он через несколько месяцев остался лежать на поле битвы под Лангемарком. И у него воля опережала телесные возможности; он был и близорук, и туговат на ухо, и, как вскоре выяснилось, его нужно было сначала поворачивать лицом к противнику, чтобы дать возможность пострелять.

Слабые здоровьем люди всегда более сердечны, чем трусоватые здоровяки, и за несколько недель, проведенных на позиции, это проявлялось неоднократно.

Если эту часть фронта и можно было считать относительно спокойной, то мощные огневые удары, которые вдруг сыпались на окопы, недвусмысленно говорили о том, что артиллерия не дремала. К тому же англичанам нельзя было отказать в любопытстве: не проходило и недели, чтобы их разведывательные подразделения то хитростью, то силой не пытались подглядеть, что делается у нас. Ходили разные слухи о некоей великой «сверхмощной войне техники», которая по весне готовила нам совсем другие сюрпризы, чем те, что стали привычными после битвы на Сомме. Чтобы смягчить первую силу удара, мы провели обширную очистку территории. Вот некоторые события того времени.

1 марта 1917 года. После обеда благодаря ясной погоде огонь сильно оживился. Особенно старалась тяжелая батарея, под наблюдением аэростата совершенно сровняв с землей участок моего третьего взвода. Чтобы дополнить свою позиционную карту, я во второй половине дня пошлепал туда по затопленному до краев «безымянному окопу». По дороге я видел, как на землю опускалось огромное, желтое солнце, влача за собой длинное, черное облако дыма. Немецкий летчик задел злосчастный аэростат, и тот мгновенно загорелся. Преследуемый яростным огнем наземной обороны, резко петляя, летчик благополучно улизнул.

Вечером ко мне зашел ефрейтор Шнау и доложил, что под блиндажом его отряда вот уже четыре дня идет какое-то постукивание. Я передал о своем наблюдении дальше и получил донесение саперной команды, которая, применив подслушивающее устройство, не нашла ничего подозрительного. Позднее мы узнали, что вся позиция была заминирована.