Рене Кастр - Мирабо - Несвершившаяся судьба

Одним из посетителей был аббат Мори, защитник церковной собственности, другим, еще более высокопоставленным, — не кто иной, как кардинал де Роган, герой «дела об ожерелье».

Слуга Легрен подслушивал через замочную скважину разговор своего хозяина с прелатом: «Я слышал, как кардинал говорил господину де Мирабо оставить его законопроект, что духовенство даст четыреста миллионов на уплату государственного долга, а десять миллионов ему заплатят наличными, так что никто ничего не узнает».

Десять миллионов! Они превратили бы Мирабо в одного из могущественнейших французских вельмож. И все же, если верить Легрену, он гордо ответил:

— Монсеньор, обо мне говорят, что я люблю деньги, мне бы хотелось их иметь, чтобы уплатить долги; но я принял место депутата от третьего сословия ради народа и не изменю присяге.

Стоит ли верить этому любопытному свидетельству? Отказался ли бы от подобного предложения человек, который не знал, на что завтра будет жить? Позвольте в этом усомниться, если только он не был совершенно уверен, что в скором времени получит безграничную власть. А в начале ноября 1789 года Мирабо не сомневался в успехе, что, впрочем, не мешало ему ежедневно жаловаться на свои финансовые проблемы.

2 ноября он возобновил сражение, призвав королевских министров «дать ответ, какие средства и ресурсы должно предоставить им Национальное собрание, чтобы финансы королевства могли быть приведены в порядок». Соответственно, он потребовал объявить, что «всё церковное имущество находится в распоряжении нации», однако следует выделять «приличные суммы на отправление культа, на содержание священников и помощь бедным». Национальное собрание приняло это предложение.

3 ноября он произнес речь о разделении Франции на новые административные округа. Мирабо потребовал соблюдать старые границы провинций, чтобы новые департаменты были вычленены внутри их; он отстаивал свою точку зрения, споря с Сьейесом.

5 ноября в Марселе разгорелись голодные бунты. Мирабо снова поднялся на трибуну. Он выступил против злоупотреблений старого правосудия и обличил неисполнение временного закона об уголовной процедуре. Один из оппонентов предложил отложить рассмотрение вопроса.

— Если бы вас должны были повесить, сударь, предложили ли бы вы отложить принятие решения, которое могло бы вас спасти? Так вот, каждый день пятьдесят граждан Марселя могут оказаться на виселице.

Вновь покоренное, Национальное собрание приняло проект Мирабо. На сей раз он подумал, что его коррида длилась достаточно и пора вонзить клинок. В тот вечер он написал Ламарку: «Если я представлю Лафайету кандидатуры людей, в которых талант сочетался бы с профессионализмом, он должен будет предоставить мне карт-бланш для формирования из них нового правительства… Однако нужно, чтобы он не забывал, что в один прекрасный день это правительство сможет действовать самостоятельно… Завтра я начинаю великую битву с простого тактического маневра».

План Мирабо состоял в следующем: под видом дебатов о финансах он хотел доказать, что между Национальным собранием и министрами не будет столь серьезных разногласий, если последние будут присутствовать на заседаниях и выступать в прениях.

Это значило ввести в деятельность Собрания новый аспект и поставить вопрос об ответственности правительства. Предложение не было достаточно четко разъяснено, чтобы его могли постичь широкие массы, имевшие естественную склонность путать порядочность министров с их профессионализмом.

Это типично французский взгляд на предмет: наши короли гораздо охотнее казнили или сажали в тюрьму своих сюринтендантов, чем самых негодных фаворитов. Под этой печальной дилеммой Мирабо сумел разглядеть другую, не менее острую: в его понимании материальной ответственности не существовало, следует принимать во внимание лишь политическую ответственность. Но последняя предполагала наличие способностей; по меньшей мере, не исключала их.

В то смутное время представлялось необходимым определить ответственность, но этого не сделали; в политическом плане границы были размыты.

До созыва Генеральных штатов король был в ответе за государство, но только перед Богом, и поскольку он вел дела светские, ноша его не была обременительной. Министры отчитывались перед королем; они несли материальную ответственность и принуждались к уплате залога, теоретически предназначенного на покрытие их должностных долгов государству; этот залог мог пойти на уплату счетов, но не исправить положение, создавшееся благодаря воплощению ложных экономических теорий. Никому и в голову не пришло отдать Неккера под суд за то, что он ввел налог с завышенной процентной ставкой.