Рене Кастр - Мирабо - Несвершившаяся судьба

Супруги Лежей, сознавая нависшую над ними опасность, попытались ее отвратить, свалив ответственность за издание писем на Бомарше. Автор «Севильского цирюльника» с легкостью оправдался. Тогда газеты вываляли Мирабо в грязи; в несколько дней он стал самым охаянным человеком в Париже. «Вы представить себе не можете, какие ужасы говорят о двух этих книгах, — писал он де Кону, — я не менее чем бешеный пес, которому провансальцы ни в коей мере не могут доверять. Я ответил тем, кто мне это сказал: „Если я — бешеный пес, это причина избрать меня, ибо деспотизм и привилегии умрут от моих укусов“».

По просьбе правительства, парламент привлек к суду автора «Тайной истории». В качестве предварительной меры на книгу, 20 тысяч экземпляров которой уже были тайно распроданы, наложили запрет. Затем начался суд. Генеральный адвокат Сегье приготовил обвинительную речь: «Какое несчастье иметь столь большой талант, когда не обладаешь достаточно сильным характером, чтобы использовать его во благо. Если порочность души глушит понятие о чести, гений — губительный подарок природы». После этой критики, бывшей также похвалой, адвокат заключил: «Король торжественно отрекся перед главными коронованными особами Европы от клеветы, опубликованной и изданной в его государстве».

Суд постановил, чтобы оба тома преступного издания были «разорваны и сожжены палачом во дворе Дворца правосудия у подножия большой лестницы». Это зрелищное решение, впрочем, осталось на бумаге. Издатель и печатник отделались выговором; хотя книгу осудили, «неизвестный автор» по суду не преследовался.

Монморен подумывал о том, чтобы арестовать Мирабо и препроводить его под охраной в Ост-Индию; однако король и Совет в конце концов этому воспротивились, чтобы не вызывать брожения в умах.

С другой стороны, принц Генрих Прусский проявил великодушие. Получив письмо от Монморена, уверявшее, что «никогда еще король и его Совет так не желали завершить дело тайным указом», он даровал свое прощение. И даже иронично раздавал экземпляры книги своим друзьям, прося их: «Доставьте мне удовольствие, прочтите и рассудите, похож ли я на свой портрет, который там нарисован».

Пока Мирабо повезло лишь в одном: он сохранил свободу. Он воспользовался пребыванием в Париже, чтобы повидаться с членами Общества тридцати; за исключением Паншо, Лозена и Люше, все приняли его более чем сдержанно, а Талейран вообще не пожелал его видеть.

Тем, по сути, и завершилась драматичная неделя с 15 по 21 февраля 1789 года: Мирабо оттолкнул от себя одновременно Талейрана, Неккера и Монморена. Это была не банальная ссора. Только представьте себе правительство, в котором Неккер был бы финансовым советником, Талейран — министром иностранных дел, а Мирабо — внутренних; представьте себе такой кабинет, учрежденный накануне открытия Генеральных штатов (а к тому времени в правительстве в самом деле происходили перестановки), и тогда можно себе вообразить, что события приняли бы совершенно иной оборот.

Не доходя до крайностей, просто допустим, что Мирабо остался бы другом Талейрана и не оттолкнул бы от себя Неккера, опубликовав «Письма к Черутти», — еще неизвестно, к чему бы привело согласие трех этих умнейших голов в мае 1789 года.

Монморен в свое время читал письма Мирабо из Берлина, они должны были раскрыть ему глаза на достоинства их автора и побудить профинансировать его предвыборную кампанию, которая как никогда занимала Мирабо, в то время как он снова катил по дороге в Прованс.

Если во время тревожной недели в Париже, которую он только что пережил, Мирабо мог испытывать сомнения относительно своего будущего избрания, они быстро рассеялись, как только он вернулся в Экс-ан-Прованс.

6 марта 1789 года карета путешественника медленно поднималась по склону холма, с вершины которого открывается вид на маленький золотистый городок Ламбеск, штаб-квартиру Прованских штатов. Он увидел словно землю обетованную, и путь его завершился в упоении: делегация от жителей Ламбеска в праздничных нарядах дожидалась прибытия кареты, о котором возвестил курьер еще несколько часов назад.

Разодетая толпа размахивала букетами цветов и лавровыми ветвями, крича во все горло: «Да здравствует граф де Мирабо, да здравствует отец народа!».

Во время отсутствия кандидата народ Прованса размышлял над зажигательными речами, которые тот произнес в Дворянском собрании Экса; проголосовав за исключение ненавидимого ими собрата, члены второго сословия невольно превратили его в героя прованского плебса.