Валерий Перевозчиков: Возвращение к Высоцкому

Но все это затянулось. Через некоторое время я понял, что ничего не изменилось и не изменится… А в музее это восприняли как победу: значит, мы правы, и ничего у них не получится… Тогда я пошел в «Комитет по культуре» правительства Москвы, и там со мной серьезно поговорили… В частности, передали мнение Лужкова: пусть нам не показывают, как там плохо, пусть сделают так, чтобы в музее Высоцкого все было хорошо… Вот примерно так развивались события.

Вы стали директором, а коллекционерам пришлось уйти…

Не совсем так… Во-первых, я уверен, что коллекционер и музейщик — это люди совершенно противоположные.

Задача коллекционера собрать для себя какие-то материалы и владеть ими. То есть удовлетворить свою страсть к коллекционированию. Он заинтересован не в развитии музея, а в пополнении личной коллекции. Например, люди, которые занимались видеоархивом, ушли из музея и оставили здесь копии, а оригиналы записей оказались у них дома. Это касалось и фотографий, и магнитофонных записей.

Они, безусловно, хорошо знали творчество Высоцкого, но объективно сработали на разрушение музея. А если бы сразу был надлежащий учет, то взять себе оригинал, а оставить копию было бы просто невозможно. Потом жизнь сложна. И люди стали эксплуатировать свои коллекции — делать копии на продажу. Одно время здесь был просто пиратский цех по производству видео- и магнитофонных кассет.

Но ведь была и радость по поводу каждой находки, и общение людей из разных городов…

Первые руководители — и Леонов, и Бартельс, — конечно, были энтузиастами. Они боролись за создание музея писали письма, собирали людей на митинги.

И в 1991 году музею отдали это здание. Попросили денег на реконструкцию — сумма была колоссальная, шесть миллионов долларов, а их не дали. И они стали ждать, когда им дадут деньги. А уже был штат, уже все получали зарплату. И в музей шли люди — приносили материалы, с которыми надо было работать.

Сделали скрытую аренду. Нужны деньги, мы их истратим на музей. Но денег не хватает, и начинается коммерция.

И с чего же вы начинали?

С вывоза мусора… Вывозили грузовиками! Вадим Иванович Туманов давал машины — и мы вывезли около тридцати десятитонных кузовов. Не было отопления, не было нормальной канализации. Надо мной тогда смеялись, но я в первую очередь поставил нормальные туалеты. Наверное, людей, которые там работали, трудно обвинять. Мне ведь было проще. Я прихожу в какую-то фирму и говорю «Здравствуйте, я — Никита Высоцкий, мне нужен кирпич и цемент». И там понимают — нужно для музея отца.

Кроме того, я не стал ожидать эти шесть миллионов долларов. Я решил — пусть в год будет отремонтирована одна комната, но я буду это делать. И в принципе мы это сделали. Строение, изношенное на восемьдесят процентов, теперь нормальное здание, с нормальным фундаментом, в котором работают отопление, канализация, охранные системы. Есть специальное оборудование, компьютеры, работают выставочные помещения, галерея и театральный зал.

Да, ушли некоторые коллекционеры, но ведь идет и обратный процесс. К нам пришли люди со специальным образованием — филологи, которые за это время сделали очень многое. Юрий Куликов, который работает с фотоархивом Высоцкого, — один из лучших специалистов в этой области. Да, были потери, иногда неоправданные, но эту систему надо было сломать. Ведь здесь работали люди, которые знали друг друга еще по Театру и были связаны какими-то отношениями. Действительно, от старого музея осталось совсем не много людей, но они есть и они работают.

Один из упреков новому музею: из него ушла живая жизнь, нет общения…

Если под «живой жизнью» подразумевать то, что не сколько человек пришли сюда с Ваганьковского и им налили по сто грамм и включили Высоцкого, то этого действительно нет. Такого рода общение ушло не только отсюда. Ведь на Ваганьковском тоже собирались люди — разговаривали, обменивались кассетами, они на самом деле нуждались друг в друге — этого тоже теперь нет. Одни повзрослели и вообще отошли от этого дела, другие стали заниматься только записями, третьи собирают книги, то есть, это ушло само собой. А потом, это ведь не музейное дело — чтобы люди могли прийти и каким то образом пообщаться.

Что касается «живой жизни», то в музее устраиваются замечательные выставки, приходят интересные люди. И общаются довольно активно. Здесь проходит достаточно много интересных современных акций, не только чисто художественных, но и связанных напрямую с Высоцким. Кроме того, у нас большая библиотека, люди туда приходят работать. А потом я думаю, что здесь все-таки присутствует энергетика Высоцкого… Еще и поэтому сюда приходят люди. Хотя я бы не назвал это клубом.