Александр Ушаков - Лавр Корнилов

Объяснение этому нужно искать в том уникальном эмоциональном единстве, которое дотоле позволяло Добровольческой армии побеждать многократно превосходящего противника. Человек, долгое время находящийся на пределе возможностей, неизбежно обречен на депрессию. Коллективное «я» добровольцев было подчинено тем же законам. Добровольцы не знали страха до тех пор, пока сохраняли веру. Веру в правоту своего дела и прежде всего веру в Корнилова. Если бы веру в успех потерял сам Корнилов, то армию уже ничто бы не спасло.

С Корниловым же явно что-то происходило. Об этом свидетельствовал уже сам факт созыва военного совета. Когда тремя днями ранее командующий подписывал приказ о штурме Екатеринодара, ему не понадобилось созывать для этого высший генералитет. Корнилов приказал и все не раздумывая подчинились. Теперь же в разговоре с генералом Казановичем он почти оправдывался: «Конечно, мы все можем при этом погибнуть, но, по-моему, лучше погибнуть с честью. Отступление теперь тоже равносильно гибели: без снарядов и патронов это будет медленная агония» {629} 629 Казанович Б. Движение Добровольческой армии в марте месяце и штурм Екатеринодара. С. 698. .

В этот день Корнилов вообще много говорил о смерти. После того как члены военного совета разошлись, выслушав решение о новом штурме, Деникин спросил Корнилова:

— Лавр Георгиевич! Почему вы так непреклонны в этом вопросе?

— Нет другого выхода, Антон Иванович. Если не возьмем Екатеринодар, то мне останется пустить себе пулю в лоб.

Деникина эта реплика сильно взволновала:

— Ваше высокопревосходительство! Если генерал Корни лов покончит с собой, то никто не выведет армии — она вся погибнет {630} 630 Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 2. С. 294. .

Деникин воспринял этот разговор вполне серьезно. Он сообщил о нем Романовскому, и они договорились о том, что кто-то из них обязательно должен быть всегда рядом с Корниловым. Впрочем, нам кажется, что все рассуждения о «пуле в лоб» были скорее свидетельством мрачного настроения командующего, нежели действительного намерения покончить жизнь самоубийством. Но Корнилов потерял уверенность, а это было ничуть не лучше.

Все его поведение в этот вечер было каким-то странным, во всяком случае, не похожим на обычное. Поздним вечером, уже после военного совета, Корнилов встретил генерала Казановича и пригласил его к себе на ужин. Третьим в компании был генерал Романовский. Деникин наверняка к этому времени уже успел поставить его в известность о состоявшейся беседе. В этой связи присутствие Романовского на ужине выглядит не случайным.

За едой (холодная курица и яйца) Корнилов расспрашивал Казановича о подробностях ночного боя. Позднее Казанович писал: «После ужина мы остались вдвоем; Корнилов вспоминал наше первое знакомство в Кашгаре, когда мы оба были молодыми офицерами и нам, конечно, не снилось, где нас вновь сведет судьба. Несколько раз он вспоминал и жалел Неженцева, который, несмотря на разницу лет и положение, был его близким другом. Я почувствовал глубокую жалость к герою — я понял, до чего он одинок на свете…» {631} 631 Казанович Б. Движение Добровольческой армии в марте месяце и штурм Екатеринодара. С. 698. Неожиданно Корнилов предложил:

— Оставайтесь у меня ночевать. Вам сюда принесут сена. Казанович счел это неудобным и отговорился необходимостью идти на перевязку. Однако уже само предложение было удивительным. Прежде Корнилов всегда предпочитал уединение (вспомним его отдельную камеру в быховской тюрьме). Похоже, сейчас ему просто не хотелось оставаться одному.

Мы не знаем, спал ли Корнилов в ту ночь. Лег он около двух часов, а в пять был уже на ногах. То утро врезалось в память многих очевидцев, и мы можем восстановить происходившее в мельчайших деталях. «В сизой дымке тонул Екатеринодар. Вдали за серебристой Кубанью виднелись силуэты города. Ближе к реке — перелески с распускающейся зеленью и залитые весенней водой плавни, а прямо на юг от фермы (в которой помещался штаб), через реку, в грустной дремоте раскинулся разоренный большевиками аул Бжегокай» {632} 632 ГА РФ. Ф. 440. Оп. 1. Д. 26. Л. 49. . Полевая кухня затопила печь, и дым от нее стал подниматься над рощей. Кто-то спохватился и приказал кухне немедленно покинуть территорию фермы. Но было поздно — красная артиллерия, пользуясь появившимся ориентиром, возобновила затихший было ночью обстрел {633} 633 «Сердце не выдержало…» (Воспоминания штабс-капитана А. Тюрина о смерти генерала Корнилова.) С. 81. .