Иосиф Кобзон - Как перед Богом

— Я не Сталин и не Пастернак. Поэтому, наверное, и не испытываю необходимости в физических нагрузках, чтобы получить расслабление за счет смены занятии, — отшучивается Кобзон. — И потом у меня просто нет на это времени. А если бы и было, я все равно бы потратил его более целесообразно — потратил бы на творчество и на то, чтобы решить какой-то общественный или чей-нибудь личный вопрос. Удовлетворение, получаемое мною от этого, не сравнится для меня ни с каким отдыхом! Я вообще не люблю времяпровождение, которое бы отнимало у меня массу времени на то, что могут сделать другие. Мне нравится делать то, чего другие делать не умеют. Еще я не люблю рестораны. Не люблю посещение общественных мест, в которых жизнь моя пропадает впустую. Хотя, конечно, случается всякое… И все же я никогда не стану копаться в огороде. Вот Неля моя только что позвонила мне в поезд и сообщила радостно, что она вчера посадила грядки! Я ответил: «Очень хорошо. Приеду — посмотрю». И действительно, я приеду, посмотрю, пройдусь с ней вдоль ее грядок, похвалю… и все!

— Ну, хоть поливать-то будете?

— Не-е-е… Поливать не буду. Для этого есть люди, чтобы поливать. За это время, которое бы ушло у меня, чтобы полить грядки, я лучше вместо вашей «разрядки» позвоню да попрошу за кого-нибудь… и таким образом гораздо более полезное дело сделаю. И испытаю от этого такую радость, какую мне ни одна «разрядка» не заменит.

…Лужков же — совершенно другой человек. У него в Молоденово целое поместье — такое колоссальное хозяйство, что никто даже представить не может. У него только лошадей штук 50 наберется. Чего только у него там нет: и бараны, и коровы, и птица разная… И во всем он хочет участвовать сам. Все это хозяйство он каждый выходной обходит, осматривает все внимательно, во все вникает и делает необходимые распоряжения. А когда доходит дело до пчельника, то тут он (обычно после воскресного тенниса) лично полдня обслуживает соты и в положенное время качает мед… лично! Лошадей тоже любит объезжать сам!

Собранный на своей пасеке мед Ю. М. раздает в детские дома и на религиозные праздники в храмы независимо от того, какую веру они проповедуют.

…Ошибается тот, кто думает, что по субботам мэрия не работает. Еще как работает! После футбола. Который, правда, начинается не в семь утра, как по средам, а в девять… Отзанимавшись футболом и съев традиционную послефутбольную кашу, Лужков садится в машину и только тогда объявляет охране и водителю, куда собирается ехать, чтобы своими глазами увидеть, что делается, скажем, в Северо-Западном округе столицы. Сами понимаете, в каком напряжении все это время находятся районные начальники. И, можно сказать, до самого отбоя… в 12 часов ночи. Того и гляди — Лужок нагрянет! А кто согласится быть в дураках? Поэтому у него кто не умеет работать, долго не задерживается.

А каждый вторник после заседания правительства Москвы Ю. М. отчитывается перед москвичами по телевидению. Вот бы федералам так же!..

Вместе с тем он не забывает дни рождения друзей. И на свадьбу, и на крещение в их семьях успевает. И дочь Лизу теперешнего генерал-губернатора Московской области тоже крестил Лужков. И не забывает о ней, несмотря на изменившиеся отношения с ее родителем…

Даже я, гордящийся умением успевать в течение суток гораздо больше, чем многие другие люди, не понимаю, как это у Лужкова хватает времени на все это? Не понимаю и искренне, по-дружески, завидую. Еще я завидую, что он знает английский и не нуждается в переводчиках, когда случаются особо важные деловые переговоры. А я, наверное, так и умру, не покорив этот самый нужный мне после русского язык…

…Кобзон впервые за последние дни завтракал не на скорую руку. Потом мы пили чай. Вагон поезда «Брест-Москва» приятно покачивало. Кобзон расслабился и, забыв про вчерашние обиды, готов был вновь предаться свободным воспоминаниям и размышлениям. Разговор наш опять происходил, что называется, на колесах. Другой возможности завершить первый том его мемуаров не было, и я благодарил судьбу даже за такую работу урывками и с большими перерывами.

…Пора было, как говорится, брать быка за рога, и мы приступили к делу. Вспоминая вчерашний бешеный день, когда толком еще не поправившийся после операции Кобзон остался без обеда и ужина, я начал с неожиданного вопроса:

— Тяжело быть Кобзоном?

— А Вы сами сделайте вывод! Ведь Вы вчера сами видели, как, выступая под дождем, при температуре 9 градусов, промокший и продрогший Кобзон хотел выпить чашку чая… И что из этого вышло? Это вылилось в безумие, когда, не обращая внимания на мое состояние, образовалась очередь за автографами. Поначалу я готов был вынести такое внимание, но, когда очередь превратилась в толпы, давящие друг друга, в том числе и меня, нахлынуло раздражение… Повышенное внимание со стороны людей радует до тех пор, пока это не выливается в бессмысленный ажиотаж, и все забывают, что надо уважать друг друга. В такие минуты не хочется быть Кобзоном! Тяжело осознавать, что стал причиной того, что люди забыли и про свое, и про мое человеческое достоинство!