Эрих Гимпель - Шпион для Германии

— Нужно дождаться ее окончания, — пробормотал я.

— Поедем со мной в Стокгольм. У моего отца большое дело. Ему ты определенно понравишься. Мы сможем обручиться. И война для тебя на этом закончится: Швеция ведь нейтральная страна. Если ты меня любишь, поедем со мной.

Мы прогуливались по палубе. Несмотря на ее уговоры, я оставался непреклонным: видимо, дьявол держал меня уже за ворот.

Я возвращался из Америки, из страны, на языке которой говорил свободно, хорошо знал ее обычаи и людей. Я не знал, попаду ли туда снова и при каких обстоятельствах. И все же это произошло через два года. За час до полуночи, в бухте Френчмен, севернее Нью-Йорка, почти на границе с Канадой…

Командир подводной лодки «U-1230» еще раз посмотрел на меня. О том, что надо было сказать, мы переговорили уже сотни раз. Члены экипажа жали мне руку. Война всем им была хорошо знакома, причем с самой ужасной, беспощадной стороны. Из наших трех подводных лодок, вышедших в море, две не вернулись на базу. Подводники были с чертом, что называется, на «ты». И они надеялись на возвращение домой, хотя им предстоял долгий и опасный путь. Люди, привыкшие смотреть ежедневно, ежечасно и даже ежеминутно смерти в глаза, считали меня безумцем, чуть ли не дураком и живым мертвецом. Пожимая мне руку, они хотели что-то сказать, но не могли произнести ни слова.

На берег опустился легкий туман — на мое счастье. В резиновой лодке нас было четверо — я, мой напарник и двое матросов, севших на весла. Я хлопнул по плечу своего попутчика. Он дрожал, и не столько от холода, сколько от страха. Зубы его стучали, что было слышно в абсолютной тишине. У меня же не было времени бояться. Страх я испытал значительно позже, и к тому же более основательно.

Не направлялись ли мы прямиком на пост американской береговой охраны? Не перестреляют ли нас, прежде чем мы достигнем берега? Может, охрана спит? Ведь война для Америки была не слишком серьезным делом.

Но вот мы достигли берега. Я толкнул напарника в бок. Матросы уже гребли назад к подводной лодке. Вокруг никого видно не было. Заметили ли нас? Ответ на этот вопрос означал для нас жизнь или смерть. Передо мной погибли шесть человек, тоже прибывших сюда на подводной лодке. Погибли на электрическом стуле. Хотя их и не заметили прямо при высадке. Седьмой был еще жив. Он предал своих товарищей…

— После войны я приеду к тебе, — пообещал я Карен. — И все это время буду носить в кармане твой адрес. Я еще познакомлюсь с твоим отцом. Мы еще молоды. И когда-нибудь оба посмеемся над войной. Не плачь, мне всегда везло! Люди, подобные мне, всегда находят выход из любого положения. Ты ведь не знаешь, почему я должен появиться в Германии. Чтобы понять такое, тебе следовало бы быть мужчиной. И слава Богу, что ты не мужчина.

Я поцеловал ее. Матрос, заметивший нас, усмехнулся. Мы были уже на подходе к Гетеборгу, где нас ждало расставание.

Я воспользовался железной дорогой, затем переправился на пароме из Хельсингборга в Хельсингер, уже в Дании, а оттуда через Копенгаген и Варнемюнде — в Штеттин. Ехали мы — «немцы из Лимы» — первым классом, поскольку были людьми, представлявшими для империи особое значение.

За каждого из нас противной стороне был передан равноценный американец.

В Штеттине меня ожидали. Ко мне подошел мужчина в штатском:

— Вы господин Гимпель?

— Да.

— Добро пожаловать на родину! Мы вас уже ждем. Мы пожали друг другу руки.

— Вот для вас деньги, документы и продовольственные карточки. Можете ехать к родственникам. Отдыхайте. Дело терпит. Оставайтесь там, сколько вам потребуется.

— Благодарю вас. А что дальше?

— Запомните адрес: Берлин, Тирпицуфер, 80. Повторите, пожалуйста!

— Берлин, Тирпицуфер, 80, — повторил я. Мне было известно, что там находилось центральное управление абвера.

После этого мы с ним расстались.

Так я попал в распоряжение секретной службы. В последний раз война предоставила мне несколько недель отпуска. Затем я оказался в агентурной школе. Дилетант должен был превратиться в профессионала.

Я ни о чем не думал, когда шел по длинным, вычищенным до блеска коридорам четырехэтажного дома на Тирпицуфер, не имевшего на фасаде никаких официальных вывесок. Здание было уже не новым, но и не выглядело слишком старым. В нем пахло скипидаром. Где-то здесь находился и кабинет Канариса.

Справа от главного входа была оборудована комната охраны — своеобразное бюро пропусков. Я назвался.

— Минуточку, — произнес мужчина, сидевший у окошечка.