Владимир Каменев - Фронтовые записки

Пулемётные очереди, взрывы мин и залпы миномётов доносились со стороны Князева. Над лесом стояло зарево, но здесь было темным-темно.

— Вы куда идёте, на передовую? — подошёл к нам стоявший на дороге. Он оказался незнакомым мне лейтенантом.

— Да, на передовую, — сказал я, освещая часы и разглядывая стрелки на циферблате. Скоро три часа.

Идём по дороге, и в непроглядной тьме вспышки со стороны миномётного дивизиона, ведущего огонь по Князеву, выделяются особенно ярко.

Касьянов с телефонным аппаратом и винтовкой плетётся где-то сзади. Лейтенант семенит рядом со мной, спрашивает — на самую ли передовую я иду и что собираюсь делать.

Куда я иду? В первую очередь, конечно, на командный пункт батальона, надо связаться с комбатом. А вот как быть без провода? Впрочем, у меня созрело смелое и неизбежное решение: думаю использовать имеющийся у меня кусок трофейного провода для подсоединения нашего аппарата к линии батальонной связи. Знаю, что включаться в батальонную связь запрещается, однако другого выхода у меня нет. Буду использовать перерывы с разговорах, буду включаться в линию, когда она будет не занята.

Так будет выполнен мною приказ. Разве виноват я в том, что меня обманул командир артдивизиона?

— А вы кто и откуда будете? — спрашиваю я лейтенанта, когда мы сворачиваем влево мимо стреляющих сорокапятимиллиметровых пушек, сворачиваем на том месте, где так недавно спрашивал пароль у лейтенанта Иванова часовой передового поста.

Теперь пехотинцев здесь нет. Они все впереди, на опушке, под самой деревней. Прохожу мимо своего приятеля — знакомого артиллерийского офицера. Сейчас он командует, стреляет, но и в темноте чувствую его приветливую, обращённую ко мне улыбку.

— Пошёл на передовую? — успевает сказать он мне.

— Да, — отвечаю. От его обращения ко мне на душе становится спокойнее, теплее.

Однако кто-то же идёт рядом, нарушая мою серьёзную сосредоточенность своими назойливыми и, как мне кажется, лишними сейчас расспросами. Спрашиваю вторично.

— Я из особого отдела, — отвечает лейтенант.

Идём дальше молча, по той тропке, по которой несколько часов тому назад тянули минёров, подорвавшихся на минах. Перешли невидимую черту, за которой рвутся то там, то здесь немецкие мины. Немцы обстреливают лес из миномётов. Стараемся быстрее пробежать по тропинке, она ожила теперь. На ней работают телефонисты, соединяя в обрывах линию связи, встречаются раненые — и бредущие, и ползущие... Идём вперёд не задерживаясь. Вот знакомая ёлка! Лейтенант больше не сопровождает нас, он куда-то исчез незаметно. Сворачиваем вправо, ещё немного — и мы плюхаемся на животы в снег. Здесь — командный пункт батальона, ведущего наступление. Повторю снова: место, с которого ничего не видно. Впрочем, сейчас здесь далеко не безопасно. Стрельба ведётся немцами в много стволов, разрывы кругом оглушают.

За невысоким снежным валом, образующим полукруг, прикрытый от немцев, сидит старший лейтенант Ткаченко, правее — лейтенант Иванов и другие командиры. Шныряют, как тени, полные энергии и работы телефонисты и связные батальона. Линия телефонной связи всё время нарушается, рвётся, но восстанавливают её быстро, перерывы кажутся мгновенными.

— Артиллеристы пришли! Добро! — говорит лейтенант Иванов. Ткаченко смотрит на нас хмуро, исподлобья. Молчит. Я говорю, что собираюсь занять позицию несколько впереди от них и левее, а сам думаю: на столько, на сколько хватит провода, чтобы поставить шлейф к линии батальонной связи.

Отползаем с Касьяновым метров на десять-пятнадцать. Отсюда хорошо виден командный пункт и лежащие на нём офицеры. Что впереди — пока разобрать трудно. Над головой то и дело жужжат пути от пулемётных очередей. Включились в связь. Трубка у моего уха. И множество голосов, перебивая друг друга, кричат в трубку:

— ...Люба, Люба, я Утка, я Утка...

— ...Почему молчат пулемёты? Открывай огонь, приказываю вам, так вашу...

— ...Товарищ командир, обстановка такова...

Внезапно все голоса умолкли. Обрыв связи. Жду. Всматриваюсь, стараясь по вспышкам в амбразурах на ледяном валу немцев как-то ориентироваться.

Связь восстановлена. Снова “Люба, Люба...”. Кто-то “Ленинград” вызывает...

— Калуга, Калуга, я Камень, я Камень, — говорю я в трубку, воспользовавшись наступившим молчанием.

— Я Калуга, я Калуга, — доносится ответ. Узнаю голос лейтенанта Колбасова — нашего начштаба.

— Товарищ лейтенант, — кричу я обрадованно в трубку. — Пусть батарея ведёт огонь по нашему ориентиру номер один. Надо заставить замолчать их пулемёты.