Евгения Федорова - На островах ГУЛАГа. Воспоминания заключенной

Евгения увидела все закоулки ГУЛАГа, включая и свой аналог солженицынского ракового корпуса, откуда уже была освобождена после Великой Отечественной войны. И лишь она, как очевидец, вправе судить свое время, а наше безвременье — советские пятилетки.

Книга рассказывает о жизни в тюрьмах, лагерях и ссылках в бывшем Советском Союзе и о встречах автора с интересными и благородными людьми в годы правления Сталина, в период развязанного им государственного террора, продолжавшегося до самой его смерти.

В этой книге описывается судьба молодой женщины — моей матери, рассказанная ею самой, попавшей по доносу «друга» в «мясорубку» сталинского террора в самом его начале, в 1935 году, и только поэтому уцелевшей. Случись это на год позже, она наверняка погибла бы в лагерях, и эта книга никогда не была бы написана.

Имена некоторых людей, о которых она упоминает, слегка изменены, чтобы избежать возможной обиды их ныне живущих родственников и знакомых. Мама дожила до 89 лет, из которых последние 22 года — в Америке, в Бостоне, и все это время продолжала писать свои воспоминания, рассказы и очерки о пережитом, прошлом и настоящем. Она много путешествовала до самой глубокой старости и из каждой поездки привозила новые рукописи, поэтому и сейчас многое еще не разобрано.

О жизни за рубежом и путешествиях, если время позволит, будет издана отдельная книга.

Весна в тот год на Кавказе наступила необычайно рано. В начале мая по-летнему жаркое солнце растопило снега, с гор понеслись лавины, ручьи превратились в бурные потоки, ворочающие глыбы камней, а водопады обрели гигантскую мощь и красоту…

В 1935 году дороги на прославленную «жемчужину Кавказа» — озеро Рица — еще не было. Тем, кто хотел увидеть его, приходилось добираться туда пешком по каньонам Геги и Юпшары. Шоссе начиналось от Адлера у широкого устья Бзыби, сворачивало, проходя вдоль бурной и пенистой Геги, еще раз поворачивало в каньон Юпшары и там заканчивалось.

Удивительная река эта Юпшара — по своей прозрачности и кристальной голубизне она не сравнится ни с одной из горных рек Кавказа. Только на Алтае есть похожая — Катунь.

Если встанешь на мостике — над слиянием Геги и Юпшары, диву даешься! Косматый, бурный глинистокоричневый поток Геги переплетается с белопенными голубыми каскадами Юпшары, как две ленты, вплетенные в косу, прежде чем смешаются они в одну рыжую гриву. Откуда такое чудо? Быть может, оно возникло потому, что Юшпара, вытекая из Рицы и чуть войдя в узкий каньон, тут же вдруг вся уходит под землю и снова появляется только несколько километров спустя?

Окрестности Гагры изобилуют такими провалами, «карстовыми явлениями». Вырвавшись из подземного плена (может быть, очищенный какими-то подземными химикалиями?), поток необычайной чистоты и бирюзовой голубизны несется между отвесными скалами каньона, так и не замутив свои воды до самого слияния с Гегой.

Вдоль нее, все дальше к Юпшарскому каньону, группы полуголых людей с черными от загара спинами прокладывали шоссе. Струи пота стекали по их запыленным телам. На головах — какие-то грязные тряпки, чтобы хоть чем-нибудь прикрыться от безжалостного солнца. Люди вяло долбили камни чем-то вроде огромных кирок и еще более вяло перетаскивали камни с места на место, укладывая их вдоль шоссе. Когда мы проходили мимо, они распрямлялись, обращая к нам худые, хмурые лица и задавали всегда один и тот же вопрос:

— Который час?

И тотчас откуда-нибудь с пригорка лениво отзывался человек с ружьем:

— Не разговоривать! Давай, двигайся, а то я те поговорю!

Непонятно, к кому это относилось — к работающим или к нам, беспечным путникам, и мы, смущенные, спешили пройти… Но у следующей кучки, где работали люди, нам непременно задавали тот же вопрос…

Что знала я об этих людях с угрюмыми лицами, которые задавали один-единственный вопрос, как будто ни до чего другого в мире им не было дела? Что знала я о них? Ничего. А что хотела знать? Ничего.

Кольнуло ли у меня в сердце: ты стоишь на пороге своей судьбы? Встревожилась ли?.. Нет, не кольнуло. Не встревожилась. Спешила пройти.

А он, мой спутник? Обаятельный мальчик, почти подросток на вид, лучший экскурсовод Краснополянской турбазы. Стройный, смуглый, в так идущей ему турецкой красной фесочке с кисточкой. На крутой выпуклый лоб выбились темные кудряшки. Блестящие восторженные глаза чуть прищурены — тогда еще не было модно носить солнцезащитные очки…