Александр Фомин: 10 гениев науки

Кроме похвалы, которой удостоился наш герой, мы видим, что на него возлагались и большие надежды. И Эйнштейн это понимал. Одному из своих друзей он в это время сказал: «Берлинские господа спекулируют на мне, как если бы я был курицей-несушкой, получившей медаль на выставке; но я не уверен, смогу ли еще нести яйца».

В рекомендации содержались и такие слова: «В своих умозрительных построениях он иногда, возможно, заходит слишком далеко, как, например, в своей гипотезе световых квантов, однако это не следует чересчур строго вменять ему в вину, так как, не идя на риск, нельзя внести существенно нового вклада даже в точное естествознание».

Этот документ и Брюссельский конгресс отчетливо показывают, что даже «соавторы» открытий Эйнштейна сомневались в их достоверности. Пуанкаре не признавал теорию относительности, а Планк продолжал сомневаться в реальности квантов света.

Условия, которые предлагались Эйнштейну в Берлине, были просто великолепными. Высокое жалованье, звание профессора, отсутствие обязательной преподавательской нагрузки, наконец, пост директора специально созданного научно-исследовательского института при «Обществе содействия наукам имени императора Вильгельма» — все это было очень соблазнительно, обещало материальное благополучие, прекрасные условия и много свободного времени для исследований. Несмотря на дурные воспоминания детства и недоверие к немецкому милитаризму, Эйнштейн решил отправиться в Германию. В июле 1913 года он был избран членом Берлинской академии наук. В ноябре избрание было утверждено. В начале апреля 1914 года ученый прибыл в Берлин. 19 июля (по старому стилю) Германия вступила в Первую мировую войну, ставшую самой кровопролитной из всех, случавшихся до того.

Вступив в войну, Германия была вынуждена воевать на два фронта: против России на востоке и против Франции на западе. В таких условиях немецкие военачальники могли полагаться только на стратегию блицкрига — молниеносной войны. В своем стремлении как можно быстрее атаковать французов, немцы нарушили нейтралитет Бельгии. Мировая общественность восприняла эти действия крайне негативно. Да и среди немцев вторжение в Бельгию было расценено не однозначно. Для оправдания своих действий Германия должна была ввести некие идейные обоснования. С этой целью был составлен манифест «К культурному миру», в котором действия германских военачальников изображались как попытка спасти немецкую культуру. Между тем, после начала войны патриотизм многих ученых и деятелей культуры обоих враждующих сторон приобрел шовинистическую форму. Под манифестом поставили свои подписи 93 известных представителя германской интеллигенции, например Макс Планк и Вильгельм Рентген. К нашему герою, как к гражданину Швейцарии, составители манифеста не обращались. Но можно уверенно говорить, что пацифист Эйнштейн не подписал бы подобный документ. Более того, он, вместе с физиологом Георгом Николаи, составил ответное «Воззвания к европейцам». Оно призывало ученых объединить усилия и использовать свой авторитет для прекращения войны. Но всего 4 человека нашли в себе мужество подписать «Воззвание к европейцам», поэтому авторы отказались от его опубликования.

Эйнштейн продолжал миротворческую деятельность. Он был одним из создателей антивоенного «Союза нового отечества», состоял в переписке со многими миротворцами других стран, например с Роменом Ролланом; писал статьи, в которых высказывал пацифистские идеи и призывал к прекращению войны. Вот цитата из письма Ромену Роллану, написанного в марте 1915 года: «Даже ученые в различных странах ведут себя так, как будто у них восемь месяцев назад ампутировали большие полушария головного мозга».

В своей статье «Интернационал науки», опубликованной вскоре после войны, Эйнштейн писал: «Когда во время войны национальное и политическое ослепление достигло своего апогея, Эмиль Фишер [108] Фишер Эмиль Герман — крупный немецкий химик-органик. выразительно отчеканил на одном из собраний академии такую фразу: «Вы ничего не можете поделать, господа, наука была и остается интернациональной». Крупные ученые всегда осознавали и остро чувствовали это, хотя такая позиция и приводила их в периоды политических осложнений к изоляции в среде коллег более мелкого калибра. В течение последней войны это большинство предало во всех лагерях вверенное ей святое достояние».