Владимир Санников - Записки простодушного

Прибыв на место (мы обследовали тогда север Пермской области — Чердынский и Красновишерский районы), отряд делился на небольшие группки — по два человека, чтобы обследовать побольше деревенских говоров — по заранее установленной сетке (расстояние между обследуемыми пунктами — приблизительно 15–20 километров). Связи между группками не было, так что в случае какого-то происшествия ждать помощи неоткуда. Но хотя это был довольно глухой край, населенный в значительной степени бывшими заключенными, ни одного происшествия не было.

Две экспедиции особенно запомнились.

В зимние каникулы мы с Лерой Азаровой возвращаемся из глухой деревни на севере Пермской области. Очень неохотно, но сельсовет выделяет-таки лошадь, чтобы нам добраться до ближайшего полустанка (до него километров 25). Морозец, но нам не холодно, уютно, мы укутались в теплый тулуп. Мужик почмокивает, покрикивает на лошадь, а мимо медленно проплывают елочки, сосенки, почти касаясь нас заснеженными ветвями. А потом мужик вдруг останавливается и, указывая кнутом на крупные глубокие следы, с почтительным испугом говорит: «Глянь-ко! Ведь медвежий след-от! И свежий совсем! Чо это ему не спится?» И опасливо оглядываясь, погоняет лошаденку.

Другая диалектологическая экспедиция, уже летом. Помню только ее начало и конец.

Начало — очень эффектное. Было это в 1955-м, после «великой амнистии», когда по решению Верховного Совета СССР, возглавляемого Ворошиловым, из лагерей выпустили многих заключенных, в том числе и массу матерых уголовников («ворошиловцев»).

На севере Пермской области лагерей было немало, и вот в каком-то поселке мы, студенты, садимся в кузов грузовика, и вместе с нами садятся несколько здоровенных мужиков весьма подозрительного вида. Выехали за поселок. Они вежливо представились: «А мы — ворошиловцы!»

А один, видимо, вожак, громадный, лохматый, слегка пьяный, богато украшенный татуировкой, «с неподдельной гордостью» пробасил: «Я — Васька Орлов, бандит первой гильдии по всему Советскому Союзу!» А мы, жиденькие студентишки, только посмеиваемся — романтика! Помню, однако, как напряглась сидевшая со мной рядом руководитель группы — Франциска Леонтьевна. Но всё кончилось благополучно: уголовнички были в благодушном настроении, и мы с ними мирно болтали, не помню о чем.

А возвращались из экспедиции на станцию мы вдвоем с Лялей Поповой (сейчас — профессор Пермского университета Елена Николаевна Полякова) пешком по лесной песчаной дороге. И думать не думали ни о каких «ворошиловцах»! Сосны, голубое небо. Позади — деревни, беседы с деревенскими бабками (женщины почему-то были гораздо лучшим объектом лингвистических наблюдений, чем мужчины); позади какие-то наши первые (но, конечно, важные) лингвистические открытия. Ну как же: плох тот солдат, который не мечтает стать генералом! Впереди — Пермь, университетские друзья, а потом — поездка на родину, в Воткинск, встреча со школьными друзьями. Читаем стихи, поем. И, конечно, снова — любимые песни на стихи Есенина (иногда слегка переделанные):

А вывод-то какой? Скучный и тривиальный: счастье — это молодость! Спасибо, что она была — трудная, но счастливая…

Нет, не так всё грустно! Ведь и воспоминания о счастье — тоже счастье! И встречи со старыми друзьями, которые делят с тобой эти воспоминания, — тоже счастье!.. И самое большое счастье — видеть, как твоя молодость, как феникс из пепла (простите за выспреннее сравнение), воскресает в твоих детях…

Москва

1980, 2000–2002 гг.