Лев Кокин - Зову живых - Повесть о Михаиле Петрашевском

«24 февраля 1860 года, подавая в Иркутский губернский суд апелляционную жалобу на неправильное и несогласное с законами решение дела об иске моем с титулярного советника Пермикина, я лично удостоверился, что в оном суде к действительному отправлению судейских обязанностей допущен г. Мефодий Молчанов; для ограждения себя от несправедливости с его стороны я решился воспользоваться предоставленным законами правом отвода судей по подозрению…

Прошением моим об отводе г. Молчанова юридически мотивировалось не только устранение его от занимаемой им должности, но и обусловливалось удаление от должности и прочих лиц, сопричастных к делу умерщвления Неклюдова, что не могло не возбудить противу меня тех лиц, для которых поругания законов, оказывание к ним совершенного пренебрежения не со вчерашнего дня стало делом чести своего рода… Личность моя была для них соблазнительнее всякой другой, так как юридически недействительный приговор 1849 года, и поныне надо мною тяготеющий своими последствиями, делал из меня особенно удобную жертву…

На третий день после подачи мною апелляционной жалобы и прошения об отводе г. генерал-майор Корсаков потребовал меня к себе и приказал посадить меня в полицию, откуда неизвестно по чьему распоряжению я был увезен тогда же ночью под караулом казаков… могу предполагать, что тайный увоз меня из Иркутска был учинен по распоряжению Корсакова, но сего не могу утверждать положительно, ибо таковое распоряжение никем мне по сие время формально не объявлено. Не зная его содержания, я себя, однако ж, считаю вправе сказать заранее, что такие перемещения могут казаться нормальным явлением только присяжным курьерам или при воззрении администрации на все гражданские и экономические отношения с курьерской точки зрения…

Из вышесказанного и без дальнейших подробнейших объяснений для всякого может быть ясно, а тем более для вашего высокопревосходительства, что удаление меня из г. Иркутска есть ни что иное, как дело ненависти тех, о злоупотреблениях которых я дерзнул упомянуть в моей апелляции. Мое неожиданное напоминовение о требованиях закона, смутивши их, вероятно, тоже подействовало на их воображение достаточно сильно, так что им представилось, что будто от меня собственно и зависит заставить их блюсти пренебреженные ими законы!.. От этого нетруден переход к убеждению в том, что стоит только меня удалить… и тогда беспокойный призрак закона исчезнет!.. Взрослые люди улыбаются не без грусти, если видят, что худо воспитанный ребенок бьет предмет, о который ему довелось ушибиться… Если же подобно этому поступает администрация?.. Решение этого вопроса предоставляю вашему высокопревосходительству…

Этот увоз повергнул меня в крайность: не могу думать, чтоб именно мое разорение чрез удаление из Иркутска или мое небытие в нем было необходимым залогом преуспеяния административных дел в Иркутске… Прошу ваше высокопревосходительство распоряжение о моем удалении из Иркутска как противузаконное и лишенное всякого основания, но для меня разорительное и угнетательное, — отменить…»

«…Ты очень хорошо сделал, что выслал Петрашевского за новые его подвиги.

…Для Сибири вредно то, что Завалишин, Петрашевский и другие пишут официально к министрам самые дерзкие ругательства и клеветы на местные власти, не исключая главных, и остаются безнаказанными; они всем рассказывают и показывают, что написали; до того дошло, что их боятся. В Чите давно боятся Завалишина. В Минусинске я переменил окружного начальника и назначил такого, который не боялся бы Петрашевского, а все оттого, что они стращают доносами в Петербург.

…Я выеду за границу, перед Европой ни Завалишин, ни Петрашевский не могли убить Амура и унизить то уважение, которым мне обязаны современники…»

«…Неужели у графа Амурского столько ненависти? Неужели прогрессивный генерал-губернатор не понимает, что вообще теснить сосланных гнусно, но теснить политических сосланных времен Николая, т. е. невинных, — преступно?..»

«…В Красноярск приехал я поутру 7 февраля. Станция находится там при гостинице. Толстый улыбающийся немец Иван Иванович вышел встречать меня и объявил, что меня давно уже ожидают и многие желали бы со мною видеться. Первым вопросом моим было, здесь ли Петрашевский. Немец отвечал утвердительно и обещал немедленно послать известить его.