Разум писателя никак не может примириться с ее неизбежностью, он тщетно ищет разрешения великой загадки.
Еще в одном из юношеских своих стихотворений («Вечер»), в час «глубокого сна — на небе, на земле» он задает вопрос:
Что если этот сон — одно предвозвещанье
Того, что ждет и нас, того, что будет нам!
Здесь света с тьмой — там радостей, страданий
С забвением и смертью слияние:
Здесь ночь и мрак — а там? Что будет там?
Вопрос неразрешим.
И грустно стало мне, что ни одно творенье
Не в силах знать о тайнах бытия.
А проникнуть в эту тайну он стремился всегда.
«Неужели смерть есть не что иное, как последнее отправление жизни?» — пишет он в 1861 г. графине Ламберт [5] «Письма И. С. Тургенева к графине Ламберт». М., 1915, стр.144
.
Самая естественность смерти его страшит. «Естественность смерти гораздо страшнее ее внезапности или необычайности» — читаем мы в том же письме.
Чувство, владевшее в жизни Тургеневым, прекрасно объясняется несколькими строками в «Накануне». «Смерть» — говорит он здесь — «как рыбак, который поймал рыбу в свою сеть и оставляет ее на время в воде: рыба еще плавает, но сеть на ней, и рыбак выхватит ее, когда захочет».
Сознание того, что он только рыба, барахтающаяся в сетях, расставленных страшным рыбаком — смертью, сетях, которые последний волен затянуть, когда ему заблагорассудится, его не покидало. «Мы все осуждены на смерть» — писал он графине Ламберт — «какого еще хотите трагического?»
Чем дальше, чем ближе к настоящей старости, тем ужас перед «страшной ямой», «ненасытной, немой и глупой, не сознающей того, что она пожирает» [6] Письмо к Флоберу от 18 июня 1876 г. — «Письма И. С. Тургенева к П. Виардо и его французским друзьям». М. 1900, стр. 172.
, но от которой «не уйдешь», все более проникает все существо автора «Стихотворений в прозе».
«…Вдруг, уж точно как снег на голову, нагрянет старость — пишет он в «Вешних водах» — и вместе с ней тот постоянно возрастающий, все разъедающий и подтачивающий страх смерти»…
В 1872 г., в кругу французских друзей, он говорит: «Vous savez, quelquefois, il у a dans un appartement une imperceptible odeur de muse, qu'on ne peut chasser, faire disparaitre… Eh bien, il у a, autour de moi, comme une odeur de mort, de neant, de dissolution» [7] «Вы знаете, как иногда в комнате бывает незаметный запах мускуса, который нельзя прогнать, заставить исчезнуть… Точно так же я чувствую вокруг себя запах смерти и разложенья» («Journal de Goncourt». T. V, p. 25)
.
В 1873 г. пишет Фету, что стад «существом, постоянно, как часовой маятник, колеблющимся между двумя одинаково безобразными чувствами: отвращением к жизни и страхом смерти»… [8] Фет, «Мои Воспоминания». Т. II, стр. 280
.
«Начинаю чувствовать глухой страх смерти», — ответил он однажды, уже в последние годы жизни, художнику Верещагину на вопрос о состоянии его духа [9] В. В. Верещагин. «Очерки, наброски и воспоминания». СПб., 1883
.
А в 1881 г., во время пребывания своего в Ясной Поляне у Толстого, он находил, что страх смерти естественное чувство, сознавался, что боится смерти, и откровенно говорил, что не приезжает в Россию во время холеры [10] Это дало повод Толстому написать в одном письме «Как Тургенев не боится бояться смерти» (С. Толстой. «Тургенев а Ясной Поляне», «Голос Минувшего», 1919. №№ 1–4, стр. 232)
.
Страх смерти для Тургенева непобедим.
«Одна религия может победить этот страх» — говорит он в письме к графине Ламберт (от 10/22 декабря 1861 г.) — «Но сама религия должна стать естественной потребностью в человеке, а у кого ее нет, тому остается только с легкомыслием или с стоицизмом (в сущности это все равно) отворачивать глаза».
Его сны, его предчувствия вращаются теперь все вокруг того же. Знаменитая «Старуха» является, по свидетельству Я. П. Полонского, одним из его снов. А предчувствия его доходят до того, что, боясь из-за одного такого предчувствия умереть в октябре 1881 г. (он ждал смерти в ночь с 1-го на 2-е октября), он просит Ж. А. Полонскую взять на сохранение кой-какие его бумаги [11] Из неизданного письма Я. П. Полонского к А. П. Боголюбову; хранится в Пушкинском Доме
.
* * *
Но вот смерть уже на яву, а не во сне, вплотную подошла к Тургеневу. Страшная сеть, на этот раз в действительности, затягиваясь тесней и тесней, стала душить великую добычу.
Как же отнесся к ней наш писатель теперь, ставши перед ее лицом, вновь, как когда-то девятнадцатилетним юношей, ощутив ее дыхание, сознавая, что на этот раз нет спасения, что роковая сеть неминуемо и неотвратимо затянется мертвой петлей? Исказились ли его черты тем «томительным ужасом», который кривил когда-то бледные черты Эллис? Темнело ли у него в глазах, вставали ли волосы дыбом от леденящего дыхания, или же он умирал, как русский человек — «холодно и просто, словно обряд совершая»? [12] «Смерть» («Записки Охотника»)
.
Читать дальше