Николай Сченснович - Записки актера и партизана

Внешне все выглядело нормально, шло по заранее намеченному плану, и придраться было не к чему. Репетировали, играли в спектаклях, но постановки сделались какими-то бездушными, неинтересными, незапоминающимися. Теперь мне понятно, почему то время почти совершенно не запечатлелось в памяти. Даже роли, которые я играл, кажутся мне какими-то нереальными, будто во сне, будто не существовавшими в действительности. Я не помню и людей, встречавшихся мне каждый день, кроме тех, с которыми у меня были хорошие отношения.

Некоторые актеры, бывшие в оккупации, не хотят ворошить старое, рассказывать о былых переживаниях:

- Ведь все прошло. Старые раны, старые обиды почти забыты, и давайте не будем вспоминать о них!

Нет! Мы должны напоминать другим обо всем, что испытали. Кто не видел, не пережил, не испытал на себе фашистский режим, должен знать правду о нем. Узнать от людей, видевших все собственными глазами, испытавших на себе невыносимую тяжесть, чтобы избежать в своей жизни ошибок.

В ГОРОДЕ

Вместе с немцами в Минске появились так называемые белорусы, которых назначили на ответственные административные должности, создавая таким образом видимость "свободной Белорусской республики". Главой "правительства" был назначен Родослав Островский - бывший слуцкий помещик, тайный агент польской дефензивы во времена Пилсудского, а сейчас член белорусской национал-социалистской партии, верный слуга гитлеровцев. Вместе с ним приехали такие же верные слуги - уполномоченный по пропаганде Фабиан Акинчиц, редактор фашистской газеты на белорусском языке Владислав Козловский, члены "белорусского правительства" Вацлав Ивановский, Адам Демидович-Демидецкий и другие, подготовленные германскими властями к занятию ответственных должностей в оккупированной столице Белоруссии.

По мере того как немецкие войска продвигались вперед, стали появляться, будто мыши вылазить из нор, темные людишки, враждебно настроенные против Советской власти. Правда, их было очень мало, но все же находились. Появились и так называемые "фольксдойчи", то есть восточные немцы. Это были советские граждане немецкого происхождения, теперь добровольно пожелавшие служить у оккупантов.

Говорить о моральном облике этих людей не стоит. Всем понятно, что представляет собой человек, отказавшийся от Родины и перешедший на сторону врага, да еще в такой тяжелый для нее момент. Это были злейшие враги Советской власти, скрывавшие много лет свои настоящие чувства и взгляды. А вот сейчас, когда у них появилась уверенность, что их действия будут безнаказанными, они предложили свои услуги гитлеровцам.

Немцы встречали их радушно, снабжали продуктами, карточками, определяли на работу. А они выдавали коммунистов, активистов Советской власти, следили за населением. Некоторые из них служили в полиции и участвовали в массовых убийствах ни в чем не повинных людей.

Встречаясь со своими каждый день на работе, мы невольно делились новостями, которые произошли в наших районах, и слухами, полученными из разных источников. Слушая все эти разговоры, я постепенно узнавал, кто чем дышит.

Много было болтунов, рассказывающих обо всем, что они узнали, совершенно не разобравшись, где ложь, а где правда. Некоторые откровенно ругали немцев. Их тоже боялись - не провокация ли. Были и такие, которые очень внимательно выслушивали каждого, но своего мнения не высказывали.

Город изменился, стал совершенно не таким, каким был до войны. Огромные развалины, пустые глазницы окон, груды кирпича на улицах, скрученные огнем железные балки.

Руины создавали гнетущее настроение. Появилось чувство безысходности. И все же тянуло в город. Хотелось своими глазами увидеть то, о чем говорили шепотом, с оглядкой.

Открылись базары-толкучки, на которых можно купить или обменять многое - от продуктов питания до одежды и обуви. Появились спекулянты, стремившиеся нажиться на чужом горе. Они скупали, перепродавали, подделывали, лишь бы заработать.

По базару ходили и немцы, продававшие сигареты цвета соломы, от которых драло в горле, сахарин, мыло, не дававшее пены. Продавали солдаты и коньяк, какие-то вина. Но все это было не настоящее, а подделка из подкрашенного эрзац-спирта.

Были здесь и те, кто продавал последнее, чтобы не умереть от голода. Эти испуганно оглядывались, шарахались от каждого незнакомого человека. Их товар - поношенная одежда, белье, салфетки, посуда.

Чувствовалась во всем настороженность, нервозность. Все будто ждали чего-то. Чего-то боялись.