Всеволод Глуховцев: Александр Первый: император, христианин, человек

Христианский мир врастал в русло течения лет – собственно, переставая быть христианским, ибо не может Вечность быть в плену у времени. А коли уж оказались люди в нём, значит, где-то что-то они не уловили, что-то упустили, и свет потускнел – и стало быть, впереди оказались ещё и ещё перепутья, неизбежность обретений и утрат, и близость бездны, и дыхание безумия – и далёкий, но не погасший, ясный, зовущий, печальный, всё-таки живой над нашим миром свет.

Блуждания по странным, невесёлым перепутьям сделались пугающими ближе к концу XV века, когда Европу вдруг захлестнула волна грубого оккультизма и демономании. Это было настоящее цунами! – при том, что колдовство, ведовство и тому подобное присутствует всегда, во все века во всех культурах, и европейская не исключение. Но именно вторая половина пятнадцатого столетия полыхнула такой бурей магических страстей, какой прежде никогда не было [21, 162 ]. Почему?!

В порядке рабочей гипотезы можно допустить, что в те годы произошёл всплеск рождаемости людей с экстраспособностями – «детей индиго» пятнадцатого века; отнюдь также не исключено, что эти способности инициируются некими биосферными факторами (какими?)… Планета Земля живёт своей жизнью, меняется её структура, меняется климат, и как это влияет на биопсихический комплекс, называемый человеческим индивидом, и по сей день являет собой загадку.

Разумеется, эти экстраспособности с нравственной точки зрения не хороши и не плохи. Они – инструмент, предоставленный человеку для координации его действий с внешним миром, так же, как и способность человеческого мозга к рациональному мышлению. Иное дело, что всякий инструмент может послужить что во благо, что во зло – смотря с каких моральных позиций его использовать.

Как могли использовать психическую силу, ощутив её рост в себе, люди потускневшего мира, без малого уже на пятнадцать столетий ушедшего от Христа? Мира, где только что рухнула Византия, образ христианского царства, оказавшийся столь же бренным и преходящим, что и всё в потоке забвения?.. Вероятно, большинству из них, подобно Фаусту, этот диковинный дар почудился возможностью обрести своё гордое владычество надо Вселенной – и они, эти люди, на тайных сборищах или в ночном уединении взялись на поиски приёмов прямого воздействия на мир.

Вероятно, такие опасные технологии в те времена давали результат: мода на магию с чудовищной быстротой растеклась по Европе – так что спохватился Рим.

Католическая церковь – институт, чью деятельность невозможно, наверное, оценить однозначно. Она проявила удивительную историческую стойкость; к ней предъявляются из разных адресов множество претензий – и справедливо, и несправедливо… Слово «инквизиция» стало в обиходе синонимом неправедного судилища – в чём тоже наверняка есть зерно горькой истины. Причём мрачный ореол сопровождает эту организацию именно с XV–XVI веков, хотя создана она была гораздо раньше – в XIII веке, и много лет была хотя и суровым, но вовсе не ужасающим сегментом папской власти: «следственным комитетом» на современном языке. Но вот пришли иные времена…

Фаусты и Парацельсы, и великое множество чародеев помельче в невероятной прогрессии стали плодиться во всех европейских странах: мир точно стал сходить с ума. Церковь, чувствуя, как общество начинает расползаться под воздействием оккультного наваждения, забила тревогу. Папа Иннокентий VIII вынужден был издать специальную буллу Summus desiderantes (буквальный перевод: «Совокупность всего, что надо желать» – чересчур громоздок, поэтому данная идиома обыкновенно переводится как «С величайшим рвением»), санкционирующую долг каждого католика бороться с магическими феноменами и талантами, приобретшими, к несчастью жуткий, демонический курс, чреватый распадом и гибелью всего европейского социума… Вот здесь-то инквизиция и выдвинулась на первый план.

Один Бог ведает, сколько фанатиков и подлых проходимцев оказалось в ней! И сколько несчастных пострадали от борцов за идею и за свой кошелёк (имущество осужденных часто пополняло доходы судей)… И заметный исторический негатив, сделавший звучное латинское слово зловещим, конечно, стал заслуженным клеймом.

И всё же! Всё же, несмотря на это, можно взять на себя смелость утверждать, что тогда, в конце XV столетия, и папа Иннокентий VIII, и его инквизиторы, и даже сами Якоб Шпренгер и Генрих Инститорис, авторы знаменитого «Молота ведьм» – были правы, восставая против всего того, что несла власть тогдашней магии над умами. Ни папа, ни другие не были ангелами, не были святыми, но стали, должно быть, лучшими из худших – они не позволили миру, подошедшему к черте безумия, шагнуть за ту черту, откуда мир мог бы не вернуться.