Анжела Ламберт - Загубленная жизнь Евы Браун

И тем не менее Ева постепенно начала выделяться из стайки незначительных старлеток. Ее основными достоинствами в глазах Гитлера были веселый характер и нескрываемая любовь к нему. Будучи забавной, непоследовательной и наивной, Ева обладала даром освещать все вокруг, заражая присутствующих своей радостью, тогда как Гели, на два года старше и намного требовательнее, становилась все более мрачной и раздражительной. В то же время Ева не боялась пробиваться вперед, пускаясь на хитрости ради нескольких мгновений наедине с Гитлером. Вскоре она начала говорить друзьям, что заставит его влюбиться в себя. «Гитлер говорит, что он закоренелый холостяк, но и у него есть своя ахиллесова пята, — хвасталась она. — Вот увидите, он на мне женится». Ее кузина Гертрауд отмечает: «Она уже тогда отличалась железной волей, и, скрытая под внешней неуклюжестью, ее решимость обольстить Гитлера была непреклонной. Если в самом начале она и не знала про Гели, то Гофман все равно скоро сказал бы ей». Ева не стеснялась добиваться Гитлера в открытую, не подозревая, насколько такие проявления преданности располагают его к ней. Она откровенно боготворила своего героя — какое облегчение после мелодрам Гели: сцен, приступов гнева, криков и обид. Партия могла поклоняться ему, но он жаждал беззаветной женской любви, которой не получал от Гели, чье сердце — Гитлер этого пока не знал — принадлежало другому.

Что Гитлер соблазнил Еву, будучи влюблен в Гели, кажется маловероятным, хотя не исключено. У него не было ни времени, ни потребности вступать в другую интимную связь: отношения с племянницей и так отнимали массу энергии. Он регулярно виделся с «маленькой фрейлейн Браун», поскольку днем она по-прежнему работала в ателье Гофмана, общаясь с занудными клиентами и выполняя их обычные требования или же проявляя снимки в темной комнате внизу, а к ужину возвращалась домой. Она утешала себя мыслями о том, что, приходя в ателье, Гитлер обязательно разговаривает с ней, приносит ей маленькие подарки и даже иногда берет с собой в оперу. Наконец и ее циничному боссу пришлось признать, что Гитлер, похоже, несколько заинтересовался ею. «Он так себя ведет со всеми моими служащими», — похвалялся Гофман перед Евой. Но она знала, что это неправда. Ее кузина Гертрауд впоследствии предполагала:

Его привлекало жизнерадостное, простодушное юное создание, еще не достигшее совершеннолетия (по закону оно наступало в двадцать один год). Такому, как он, должно быть, нравилось прятать ее, и когда она могла поставить его в неловкое положение, он попросту избегал ее. Окруженный самыми красивыми женщинами из мира кино и высшего общества, Гитлер вряд ли придавал ей особое значение.

Гертрауд было тогда лет семь-восемь, и она едва ли могла получить эти сведения из первых рук, хотя много позже стала одной из наперсниц Евы. На тот момент ближайшие приспешники Гитлера не обращали внимания на Еву, и для широкой публики она — как и Гели — оставалась неизвестной.

Насколько необычны были эти две молодые женщины, пробившиеся в окружение Гитлера, где их терпели его болтливые самодовольные друзья? Пожалуй, самое удивительное, что обе росли благовоспитанными девочками, которым предстояло направиться по проторенной обществом дорожке к алтарю и колыбели. Ведь в то время в компании мужчин среднего возраста могли находиться разве что распутные девицы из театров и ночных клубов, актрисы и официантки, известные легким поведением и доступностью. Скандал не слишком повредил бы их и без того сомнительной репутации. Мюнхен не был похож на Берлин или Гамбург, описанные Георгом Гроссом и Кристофером Ишервудом, с их декадентской ночной жизнью, где даже «хорошие девочки» могли пристраститься к алкоголю и наркотикам и гонять на автомобилях с молодыми сорвиголовами. Одноклассницы, с которыми Ева выросла и должна была бы проводить большую часть свободного времени, испытали бы некоторый шок от ее неподобающего поведения, каковым считалось появление на публике в сопровождении немолодого мужчины. Узнай об этом ее родители, они пришли бы в ужас. Но тогда они еще ни о чем не догадывались, а когда узнали, пути назад уже не было.

Глядя на Гитлера и Гели, Ева не могла не ревновать — любовь и ревность идут рука об руку, особенно в душе семнадцатилетней девушки. Ее мать Фанни рассказывала на допросе после войны: «Думаю, она была знакома с Гели, поскольку то и дело говорила о ней. Но я никогда не видела их вместе и не знаю, часто ли они встречались». Гели, родившаяся в 1908 году, была на четыре года старше Евы и на том жизненном этапе, когда такая разница в возрасте действительно имеет значение. Гели казалась взрослой и слишком искушенной для своих лет, но, самое главное, Гитлер любил ее: это было очевидно. И тем не менее Ева, должно быть, приободрилась, когда ей позволили присутствовать на вечерах в опере, даже если это значило, что ей, как и всем остальным, приходилось часами сидеть и слушать Вагнера, а потом, пока фюрер превозносил тевтонскую доблесть Зигфрида, делать вид, что ей интересно. В 1930 году, через несколько месяцев после знакомства, она получила еще одну привилегию. Гитлер пригласил ее присоединиться к нему за ужином в Osteria Bavaria. Ресторан находился на Шеллингштрассе, 62 — метрах в пятидесяти от студии Гофмана.