Андрей Жуков - Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом

«Так вот в чем дело! Вот чего им хочется!» — воскликнула моя жена. Впечатление было сильное. «Но чья возьмет?» — подумалось мне».

«Великая война» — так первоначально именовали в Европе войну 1914–1918 годов. В России ее называли «Второй Отечественной». «Первой Отечественной» была война с Наполеоном в 1812 году.

После начала войны император Николай II находился под сильнейшим влиянием воспоминаний о войне 1812 г. Перед объявлением манифеста в Зимний дворец была доставлена икона Казанской Божьей Матери, перед которой молился, отправляясь на войну с Наполеоном, фельдмаршал М. И. Кутузов. Само зачтение Манифеста происходило в точном соответствии с церемонией 1812 года. Страна испытала необычайный взрыв патриотических чувств. В неподдельном народном энтузиазме было нечто величественное. Это без исключения отмечали все очевидцы разворачивающихся грозных событий. «Объявление войны Францией вызвало манифестации перед французским посольством. Петербург еще больше забурлил. Толпы народа всякого звания и положения ходили по улицам с царскими портретами и флагами и пели «Спаси, Господи, люди Твоя». Кричали бесконечное ура», — писал современник. Запасные офицеры, не дожидаясь мобилизационных предписаний, вступали в отправлявшиеся на фронт полки…

Прибалтийские немцы и шведы не были исключением. Их родиной была Российская империя, они давали присягу на верность русскому царю, за них они и были готовы воевать, «не щадя живота своего». В действующую армию вступили и многочисленные родственники барона. Несмотря на патриотическую позицию, которую заняло остзейское дворянство, в России вспыхнула волна шпиономании. В любом носившем немецкую фамилию подозревали германского агента. Вот что писал о «шпионских историях» первых дней великой войны генерал А. И. Спиридович, начальник охраны царской семьи, владевший, в силу своего положения, всей полнотой информации: «В первые же дни в Петербурге заговорили о шпионаже немцев. Имя графини Клейнмихель, у которой будто бы был политический салон, где немцы черпали нужные сведения, было у всех на устах. Рассказывали, что ее арестовали. Говорили, что за измену расстреляли бывшего градоначальника Д. Все это были досужие сплетни, вздор, но им верили. Были даже очевидцы расстрела».

Шпиономания не была исключительно русским явлением. В той или иной мере она охватила все воюющие страны, о чем после войны убедительно писал руководитель австро-венгерской разведки В. Николаи. Вскоре поиски шпионов стали сходить на нет. Однако ненадолго. Первое же тяжелое поражение 2-й армии генерала Самсонова в Восточной Пруссии (в ее рядах, как мы помним, погиб кузен барона Унгерна — Фридрих) вызвало новую волну сплетен, слухов, обвинений в мнимых изменах. «Стали болтать об измене генерала Ренненкампфа, стараясь объяснить этим поражение. Конечно, это был полный вздор», — пишет генерал Спиридович. Однако последствия этих слухов были поистине ужасны. Особенно разлагающе они действовали на обстановку в тылу. «Возникло новое странное явление, которое неизменно продолжалось затем всю войну. Всякий нелепый слух об измене в тылу вызывал злорадство, хотя измена вредила нам же, а никому иному… Говорили о существовании у нас германофильской партии… Вновь вспыхнуло недоброжелательство ко всему немецкому. Все немецкое порицалось. Санкт-Петербург был переименован в Петроград. Некоторые стали менять немецкие фамилии на русские. Штюрмер сделался Паниным, хотя все продолжали звать его Штюрмером…»

Выдающийся русский военный мыслитель и стратег генерал А. А. Свечин замечательно описал тот вред, который способны принести как армии, так и тылу безудержные поиски вражеских агентов: «Надо опасаться легенд о шпионах, они разъедают то доверие друг к другу, которым сильно государство… Сеется страх перед шпионами, создается какая-то тяжелая атмосфера общего предательства; в народной массе… культивируется тупая боязнь; а страх измены — нехороший страх; все это свидетельствует прежде всего о растущей неуверенности в своих силах. Ум человеческий отказывается искать простые объяснения грозным явлениям. Серьезные неудачи порождают всегда и большие суеверия. В числе таковых… видное место занимают суеверия о шпионах… Жертвы нужны — человеческие жертвы — объятому страхом людскому стаду».

Мы так подробно написали о шпионской истерии в России потому, что, во-первых, она оказала серьезнейшее влияние на сам ход военной кампании, а во-вторых, самому барону Унгерну на фронте пришлось столкнуться с проявлением недоверия и прямым обвинением в измене, высказанном ему в лицо вышестоящим начальником. Но об этом мы поговорим еще ниже.