Григорий Бакланов - Южнее главного удара

- Дай перевяжу,- сказал сержант и осторожно поинтересовался: - Рация цела?

- Навылет пробило. Вот он мне сюда, осколок, в плечо вошел, а она за спиной была.

Проходя по траншее, Беличенко увидел обоих радистов. Молодые ребята с тонкими шеями, они сидели на земле. Радист - голый до пояса, тело по-зимнему белое, раненое плечо, сразу похудевшее, жалко вздернуто. Тоня перевязывала его, и он весь сжимался от боли.

Сержант зализал цигарку, дал радисту в рот, поднес прикурить. Тот на правах потерпевшего принимал ухаживания.

- Теперь ты в госпиталь поедешь,- сказал сержант и вздохнул.- Месяца небось на три... Войну уже не захватишь...

Но, увидев Беличенко, незнакомого капитана, оробел и сделал движение встать. Тоня тоже повернула голову, встретилась глазами с Беличенко и улыбнулась ему.

В холодном свете утра далеко было видно снежное поле и черные круги разрывов на нем. По полю от передовой волокся дым. И от передовой же полз раненый, приподнимался на руках, что-то кричал и падал. И снова полз, слепо тычась в стороны. Другой раненый, в распахнутой шинели медленно шел, опираясь на винтовку. Его несколько раз закрывало разрывом, но он вновь появлялся сквозь дым, все так же медленно переставляя ноги.

Артподготовка продолжалась, и "хейнкели", гуськом заходившие на бомбежку, теперь посыпались из-за облаков, пикируя на передовую. От них плашмя отрывались черные палочки; увеличиваясь и воя, они неслись вниз. На НП вдруг все затряслось, задрожало, с брустверов потек песок. И сейчас же над высотой черными тенями скользнули наши штурмовики и скрылись в дыму.

Еще не отбомбили самолеты, когда Ратнер, наблюдавший в бинокль, обернулся со странным, будто повеселевшим лицом:

- Танки!

В стереотрубу Беличенко было видно, как они по одному появляются из-за гребня. Стали смолкать разрывы. Теперь явственно была слышна трескотня пулеметов и автоматов: началась атака. Только раненый все так же ковылял, опираясь на винтовку. Ударила мина вдогон, одна-единственная. Когда ветром отнесло летучий дымок, человека не было: на снегу серым пятном распласталась шинель.

Но отрываясь от стереотрубы, Беличенко достал папиросу, крепко закусил зубами.

Опять низко над головой прошли наши штурмовики. Они теперь возвращались и шли на большой скорости, не строем, прижимаясь к земле. Их стало меньше, а у последнего тянулся за хвостом черный шлейф дыма.

Беличенко подал команду. Телефонист повторял с той же интонацией, с теми же движениями губ.

Впереди НП стояли в укрытии три наши самоходки, те самые, откуда вечером приходил лейтенант-танкист с обожженной щекой. До артподготовки здесь была посадка, она маскировала, но сейчас деревья были вырублены осколками, и среди пней самоходные пушки стояли на оголенном месте.

У самоходок спереди - подушка лобовой брони, сзади и сверху они прикрыты брезентом. Они хороши в наступлении, когда устремляются в прорыв. Сейчас против них были тяжелые немецкие танки. Они медленно шли, и воздух между ними и передовой будто сжимался.

Средняя самоходка зашевелилась вдруг, попятилась из укрытия - пушка ее едва не чертила по земле. Постояв так, она сползла обратно в окоп и сразу открыла огонь по танкам. Она словно торопилась расстрелять снаряды.

Танки стали. Длинные их стволы, утолщенные на концах, повернулись все в одну сторону. Их было шестнадцать, и, в сознании своей силы, они не торопились.

Забыв прикурить, Беличенко сунул зажигалку мимо кармана, не заметил, как она упала.

- Огонь!

Высоко над головами прошелестели в воздухе снаряды, и позади немецких танков возникли на снегу два разрыва. Беличенко убавил прицел. Третий снаряд потревожил танки. Они расползлись дальше друг от друга, продолжая стрелять. Теперь уже и остальные самоходки отвечали им, а откуда-то справа оглушительно хлопала дивизионная пушка. Постепенно втягивалась вся артиллерия, и тяжелая и легкая; трудно стало различать свои разрывы. Но танки, не отвлекаясь, продолжали прицельно, сосредоточенно расстреливать самоходку. Сначала беззвучно взметнулся огонь над ней, потом внутри стали рваться снаряды: те, что она не успела выпустить. А когда взрывы прекратились, над башней сомкнулось пламя.

- Никто не выскочил,- сказал Богачев хрипло.- И на черта он мне вчера про себя рассказывал? Обнял вот так и рассказывает, и рассказывает... Про друга своего вспомнил, какого башней перерезало. Кто знает, в какой он самоходке был? А?..

Ему не ответили. У всех в глазах был отблеск пламени, в котором горели сейчас люди.