Сергей Тхоржевский: Портреты пером

Третья, самая интересная, хотя и более привычная повесть — о Полонском. Привычность ее связана с тем, что имя Полонского просвещенному читателю, любителю поэзии достаточно известно. И хотя жизнь поэта можно считать неяркой, типичной, тем интереснее эта повесть. Перед нами притягательный образ поэта, который дорог не только своим талантом, но прежде всего своим душевным складом. «Для меня важно, что был он не только талантливым, но, по единодушному свидетельству современников, светлым и добрым человеком. Иначе бы я не взялся за перо», — пишет автор.

Интересно, как автор восстанавливает эти эмоциональные, казалось, неуловимые качества. Будучи человеком добрым, Полонский находит удовлетворение в своей доброте, он создает как бы примеры нежной дружбы. Перед нами — история ясной, любящей, страдающей души, которая осталась в этом мире в письмах и стихах. Идеи молодости воплотились у Полонского в реальную доброту повседневной деятельности. Полонский мил автору чрезвычайно, это ощущается даже в стиле повествования, в особой поэтичности, в ярких картинах тифлисской и одесской жизни. Тут жизнь, соответствуя то несчастному, то беспричинно-веселому Полонскому, играет красками, запахами, полна дружелюбием и общительностью. Наследие Полонского включает эти дружеские связи, переписку, которые столько дали окружающим. Молодой человек на вопрос, зачем он едет на вечер к старику Полонскому, ответил: «Для душевной дезинфекции». Такими людьми, как Полонский, создавалась литературная среда здоровая, а не губительная, питательная, а не растлевающая. Как важно, чтобы были люди бескорыстно преданные литературе, не зарабатывающие на ней денег, славы, любящие ее, а не себя в ней. Они зажигают в других страсть к правдивому слову. Ничего не имея при жизни и ни на что не претендуя, они верно служат делу русской литературы, так много значащей в жизни нашего народа.

Даниил Гранин

Если ты воодушевлен общим порывом, захвачен общей волной, принимать решения — вместе с другими — куда легче, чем те же самые решения принимать потом в одиночку.

Вспомним один малоизвестный исторический пример.

Вспомним один поступок, совершенный уже после того, как потерпело сокрушительную неудачу восстание 14 декабря 1825 года. Большинство его участников были схвачены и в казематах Петропавловской крепости ожидали грозного суда. Уже твердо и прочно воцарился новый император всероссийский Николай I.

И вот в это время, когда уже все непричастные к восстанию, военные и штатские, были приведены к присяге Николаю, нашелся в Петербурге молодой человек, который, по примеру восставших, уже после их разгрома, уклонился от присяги царю.

Как и все, он бывал на исповеди в церкви, на вопросы священника приучен был с детства отвечать честно. И когда священник спросил, присягнул ли он новому государю, — ответил: «Нет». Священник пригрозил, что донесет на него, если молодой человек не примет присяги безотлагательно. Казалось бы, нет более возможности уклониться, но он все равно не присягнул. А в следующий раз послал к исповеди — вместо себя — своего младшего брата, который мог, не принимая греха на душу, сказать, что он присягал, — так оно и было. Несмотря на их большое внешнее сходство, во время исповеди священник распознал подмену и немедленно донес на братьев куда следует.

Ну, вот и схватили обоих. 20 апреля 1826 года были арестованы и доставлены, в Петропавловскую крепость отставной поручик Виктор Тепляков, двадцати одного года от роду, и его семнадцатилетний брат Аггей, юнкер лейб-гвардии Конноегерского полка.

При обыске у Виктора Теплякова не было обнаружено ничего недозволенного, за исключением масонских книг и знаков. Эти же знаки оказались наколоты у него на руках. А ведь масонство еще в 1822 году было объявлено вне закона.

Виктор Тепляков родился в Тверской губернии, в дворянской семье, одиннадцати лет был отдан в Московский университетский пансион, а шестнадцати лет — «спеша жить», по его собственному выражению, — поступил юнкером в Павлоградский гусарский полк.