Федор Галкин - Сердца в броне

Все это, как на ладони, видят сейчас с высоты не только вооруженные биноклями генералы и офицеры, но и солдаты. Видит и командир противотанкового орудия сержант Костя Дунаев.

Еще школьником Костя проходил по этим местам с экскурсией, которую вел учитель Павел Денисович Кислицин. Помнит он его рассказы и об Ак–Монайских позициях, и о Турецком вале — этом древнем оборонительном сооружении, не раз политом славянской кровью. Только тогда, когда они с рюкзаками за плечами пересекали Керченский полуостров, все эти селения утопали в цветущих садах. На горных склонах и высотках бесконечными шпалерами выстроились виноградники, а на степных просторах зрела золотистая пшеница. А теперь вокруг одни развалины и пожарища. Все изрыто снарядами и бомбами, перепахано зубчатыми гусеницами танков. Точно несметные полчища доисторических диких чудовищ прошлись по этим местам, не оставив после себя ничего живого. Только кровь, огонь и трупы.

Так думал Костя, стараясь не пропустить команды.

Танки, преодолев балку, стеной шли к высоте.

— Батарея!.. — послышался голос Зарубина.

Орудия открыли беглый огонь. Но снаряды только высекают холодные искры бенгальских огней на вражеской броне. Станковые и ручные пулеметы бьют по приборам наблюдения. С флангов шлет снаряды полевая артиллерия. А танки продолжают надвигаться. Кажется, они стали неуязвимыми, их уже не остановить.

Пули танковых пулеметов фашистов уже впиваются в брустверы окопов, жужжат, пролетая над головами защитников высоты. Снаряды, выпущенные из танков, плюхаются то у пулеметных гнезд, то перед козырьком блиндажа, то где‑то за обратными скатами высоты, и превращаются в бесформенную груду металла пулеметы, падают убитые и раненые.

Почти рядом от одной ячейки истребителей, выдыхая пламя выстрелов, идут один за другим два средних танка. На башнях, рядом со свастикой, намалеваны желтой краской оскалившиеся головы леопардов. Зарубин их ясно видит в бинокль, а Дунаев — и невооруженным глазом. От ячейки наперерез танкам по–пластунски ползет боец. В руках его играют на солнце, переливаются зеркальными бликами бутылки.

«Куда полез?.. На смерть? Раздавят, как мышонка», — думает Зарубин, устало опустив бинокль.

— Это цыганок, — подсказывает кто‑то из офицеров, — комсорг роты. Он тут копал себе «лисью нору».

— Сержант Саладзе, — уточняет другой голос.

«Цыганкой» его прозвали за веселый нрав и черные кудри. Все следят сейчас за этим неравным единоборством. Замерло время и замерли сердца. Сержант извивается, ползет — ближе, ближе. Он выглядит совсем крошечным, беспомощным рядом с громыхающими стальными коробками. Наконец, смельчак скрывается за бугорком, а через секунду к нему приближается танк.

Сверкнула на солнце кувыркающаяся бутылка, и с бортов машины потекли длинные желтоватые ленты огня. Вторая бутылка угодила в корму танка, возле башни. Сначала серые, а потом черные завитки дыма потянулись за машиной. Пройдя метров двадцать, она остановилась. Шедший следом за ней танк резко клюнул носом и чуть не ткнулся в ее корму, но успел круто развернуться, обходя горящий танк.

— Герой «цыганок», молодчина! — Восхищенно воскликнул кто‑то над ухом Зарубина.

Позади загорелось еще несколько легких танков, остальные, не сбавляя скорости, шли вперед. На высоте и ее обратных скатах начали рваться тяжелые вражеские снаряды.

— Из дальнобойных бьют, — оторвавшись от телефона, сказал начальник штаба.

— Странно, — ни к кому вроде не обращаясь, проговорил командарм. — Уже двадцать пять минут, как дана радиограмма Синенко, а он что‑то не подходит. — Он машинально взглянул на часы.

— Я дублировал офицером связи, — начальник штаба тоже посмотрел на часы. — Тут всего четыре–пять километров, связной уже должен быть там.

Наступили самые критические минуты.

Головные немецкие танки уже прошли ячейки истребителей и преодолевали короткий крутой подъем. Впереди, перед вершиной, небольшая терраса. Здесь они прекратили огонь: снаряды перехватываются бугорком за террасой. В таком же положении оказалась и противотанковая батарея Зарубина. Только ротные пулеметы продолжали неистовствовать, не причиняя танкам вреда.

— Орудия на бруствер! — Скомандовал Зарубин и тотчас бросился к первому орудию, где раненый Зайцев с трудом управлялся со своими обязанностями.

Расчет не выкатил, а скорее вытолкнул, выжал легкую пушечку на бруствер.

— Дунаев, подмени заряжающего! — крикнул Зарубин. И сам припал к прицелу. Как раз в этот момент головной танк, пытаясь обойти встретившийся на пути большой камень, на мгновение подставил свой правый борт.