Дайана Энрикес - Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

По-видимому, никто не был в обиде, поскольку Берни Мэдофф продолжал инвестировать деньги клиентов Avellino & Bienes и после того, как его тесть отошел от дел. Число клиентских счетов в фирме Мэдоффа немного выросло «за счет размещения индивидуальных пенсионных счетов клиентов бухгалтерских услуг», – пояснил Мэдофф в письме из тюрьмы, однако число это не превышало полудюжины, и все они, по его словам, участвовали в его «фирменных» арбитражных сделках.

«Я считал само собой разумеющимся, что все счета Avellino & Bienes будут работать так же, как и изначальный счет моего тестя», – объяснял он. Иными словами, деньги множества инвесторов будут объединены на нескольких счетах в фирме Мэдоффа, а прибыли будет соответствующим образом распределять бухгалтерская фирма. Он утверждал, что предупредил Авеллино и Бинса: число инвесторов не должно превышать порог, обязывающий регистрировать открытый взаимный фонд. Это утверждение Майкл Бинс впоследствии упорно опровергал в своих публичных высказываниях.

Бинса, Авеллино и их клиентов уровень доходности вложений вполне устраивал (позднее регуляторы говорили, что прибыли превышали 15 %, приближались к 20 %, но достоверных данных о показателях фирмы Мэдоффа тех лет не существует), если бы не бумажные завалы. Бинс приписывает Авеллино искрометную идею: «В четырех словах: давай платить твердый процент. Все просто. Устанавливаешь фиксированный процент. Раз в квартал начисляешь. А они пусть решают: хотят – реинвестируют, хотят – забирают чек».

Этот шаг примечателен тем, что он принципиально изменил подход в обращении с деньгами, которые фирма Avellino & Bienes инвестировала через Мэдоффа, и эта перемена, по словам Мэдоффа, произошла без его ведома и согласия. Процесс настолько упростился, что небольшая бухгалтерская фирма смогла управляться с огромным числом клиентов и головокружительными денежными суммами. Внедрение нового подхода никак не декларировалось – ни формальным учреждением новой структуры (инвестиционного партнерства), ни созданием отдельной фирмы. Все было очень неформально, но, как заверял Майкл Бинс спустя много лет, их бухгалтерская фирма сознательно пошла на это. «Вот как мы доверяли Берни», – сокрушался он.

То была эпоха, когда люди страстно желали верить во что-то незыблемое, надежное как скала. В 1970-е годы всех не оставляло ощущение, что это десятилетие станет последним для Уолл-стрит. Контраст между общим унынием на Уолл-стрит и очевидным успехом Мэдоффа с его арбитражным трейдингом только укреплял его репутацию.

«В 1970-х годах фондовый рынок вошел в кризис, и никто этого не заметил», – писал финансовый обозреватель Джерри Гудмен. В отличие от краха 1929 года, кризис семидесятых был вялотекущим. «Если первый был отчаянным прыжком с шестидесятого этажа, то второй больше походил на утопление в джакузи». Джакузи вроде бы звучит не так страшно, но конец все равно один.

Инфляция, которую правительство подпитывало дорогостоящей военной кампанией во Вьетнаме и амбициозными программами социальной помощи, рубила в лапшу ценность бумажных денег. Когда в 1960-х Берни Мэдофф затевал свой бизнес, годовая инфляция составляла меньше двух процентов. Когда в 1969 году президент Ричард Никсон вступил в должность, инфляция составила пять процентов. В первые девять месяцев 1979 года она достигла почти одиннадцати процентов. «Инфляция такого масштаба в мирное время не знает прецедентов в истории Америки», – комментировал один специалист из Федерального резерва.

Под гнетом депрессивного десятилетия фондовый рынок рухнул на колени. От бойкого рынка предыдущего десятилетия не осталось и следа. Тучи сгущались, а безопасной гавани, чтобы переждать бурю, нигде было не видно. Месяц за месяцем биржевые цены как бешеные скакали вверх-вниз, никто не мог припомнить подобных перепадов. Доходность по облигациям неуклонно падала, особенно в конце десятилетия, когда Федеральная резервная система (ФРС) активизировала наступление на инфляционную лихорадку и резко повысила процентные ставки. Американским розничным инвесторам пришлось выучить новые слова для своих волнений: волатильность и стагфляция.

Одна из самых надежных стратегий, хранение денег в банке, больше не представлялась разумной. Нормативы Казначейства годами ограничивали проценты для мелких вкладчиков, и только крупные институциональные вкладчики могли заработать процент достаточно высокий, чтобы обогнать инфляцию. Когда ставки процента наконец медленно поползли вверх и для мелких вкладчиков, сбережения и займы населения перетекли в бум кредитования, а это грозило новой бедой. Даже если вам удавалось найти более или менее стабильный банк или депозитное учреждение, одной лишь стабильности было уже недостаточно. Инфляция 1970-х подточила покупательную способность каждого американского доллара, который бережливые граждане отнесли в банк или вложили в облигации.