Дайана Энрикес - Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Пятнадцатого февраля 2011 года Берни Мэдофф дает второе интервью в тюрьме Батнер. Тот же кордон безопасности, тот же учтивый помощник начальника тюрьмы, та же комната для свиданий, темноватая, немного обшарпанная. Но человек, ожидающий нас, страшно изменился. Он худ, почти изможден. Слишком просторная роба цвета хаки немного помята, воротничок как-то странно заутюжен. Длинный конец плетеного ремня сложен вдвое, чтоб не болтался сбоку. В середине беседы он замечает, что пуговица на рубашке не застегнута, и суетливо застегивает ее. На смену его «фирменной» спокойной уверенности пришла нервозная опасливость.

Он по-прежнему считает, что Джеффри Пикауэр – единственный, кто мог подозревать его в афере. Правда, теперь он также считает, что работавшие с ним крупные банки и фонды некоторым образом «соучаствовали» в его преступлении. Когда ему указывают на противоречивость двух этих утверждений, он обвиняет банки и фонды в «умышленной слепоте» – как еще объяснить неспособность видеть явные несоответствия между его обязательной отчетностью и всей той информацией, которая имелась в их распоряжении.

«Они намеренно игнорировали тревожные сигналы, – говорит он. – Они не могли не знать. Но отношение у них было примерно такое: если ты там что-то проворачиваешь, мы ничего не желаем знать». Как и в августовском интервью, он заявляет, что его задача – помочь конкурсному управляющему взыскать с этих гигантских корпораций деньги для компенсации потерь жертвам.

Он вновь настаивает на том, что семья ничего не знала о преступлении, но уклоняется от всякого разговора о самоубийстве сына и говорит лишь, что не ожидал, что его арест принесет такие личные потери. Впервые он признается, что работает с психотерапевтом, желая докопаться до психологических корней своей жизни во лжи.

И добавляет: «Начинается все очень просто, это уж потом становится сложно». Когда помощник начальника тюрьмы объявляет, что время вышло, Мэдофф встает и направляется к двери во внутренний двор. Потом вдруг останавливается, вспомнив недавнюю статью в журнале People о его жене. «Зачем только они использовали ту ее фотографию с Марком, когда он был мальчиком!..» – говорит он, качая головой. На этом он отрывисто прощается и следует из комнаты за охранником в форме.

Дело Мэдоффа с беспощадной ясностью убеждает в справедливости еще одной истины об «аферисте среди нас», которой мы просто не хотим посмотреть в лицо: он не какой-то «другой» или «особенный». Он такой же, как мы, – только в утрированном виде.

Даже юристы в Комиссии по ценным бумагам и биржам считали, что старожил Уолл-стрит вроде Берни Мэдоффа, несомненно внушающий доверие, несомненно преуспевший, не вписывается в наше представление об организаторе пирамиды. Но именно таков и есть организатор пирамиды. Жалкий косноязычный жулик с бегающим взглядом, в скверно пошитом костюме и обшарпанных ботинках может совершить какие угодно преступления, но только не создать финансовую пирамиду. Однако почти все попавшиеся на удочку Мэдоффа, в том числе и Комиссия, доверяли ему именно потому, что он всем своим обликом и репутацией внушал доверие, – эту ошибку жертвы финансовых пирамид совершают снова и снова.

Почему? Может быть, потому, что они отказываются признать разоблаченного афериста обычным человеком в полном смысле слова.

Конечно, удобнее считать, что только бездушный, бессердечный монстр мог причинить столько зла тем, кого он знал и, вероятно, любил, что ни один нормальный человек не станет строить жизнь на такой наглой, убийственной лжи.

Мы льстим себе. Все люди способны на обман. Мы причиняем боль нашим любимым, заставляем в себе сомневаться. Мы и самих себя обманываем изо дня в день. Я не заболею раком, хоть и курю. Я даже лучше вожу машину после пары рюмок. Я выплачу долг по кредитной карте – в следующем месяце. Большинство из нас умеют лгать от рождения. Мы, по определению, не видим у себя «слепых пятен».